Приходилось скручивать себя в узел, лишь бы не дать прорваться ярости. Не начать выяснять прямо сейчас, почему, зная о проблеме Лин с первой течкой, ее все-таки упустили, как вышло, что не Ладуш отвел ее к кродаху, когда пришло время, а нашла в самом глухом углу сада, практически умирающей, тупая трущобная девка. Не должно было быть так. Не должна она была корчиться от боли, получая то, чего так искренне желала.
— Ш-ш-ш, все хорошо, — Асир гладил горящую от жара спину, перебирал слипшиеся волосы, отчетливо понимая, что успокаивает себя, не Лин.
— Продолжай, — еще даже не отдышавшись, попросила та. — Пожалуйста, не останавливайся.
Асир собрал губами слезы с ее щек. Увидел пальцы Ладуша, прижавшиеся к вискам Лин — он быстро, едва касаясь, втер какую-то мазь, та жгуче пахла рассветной мятой и холодом.
— Обезболивающее позже, — сухо донеслось со стороны Саада. — Терпите, агент, не маленькая. Рожать больнее.
— Рожать мы пока не будем, — сказал Асир, душа в себе дурацкий смех. Но он был лучше, чем злость или гнев.
У Лин дрогнули губы, и Асир поцеловал ее снова. Мягко сжал ягодицы, раздвинул и осторожно погладил мокрое и горячее между ними. Провел рукой глубже, к скользким от смазки складкам. Сквозь боль снова полыхнуло жарким, восторженным удовольствием, и Асир повторил уже намеренно — погладил нежное, мокрое, напряженное, надавил сильнее. Углубил поцелуй, провел между ног ребром ладони.
— Да-а, — Лин содрогнулась, замерла на секунду и обмякла, всхлипывая и смеясь.
Ладуш протянул полотенце, и Асир, перевернув Лин на спину, обтер ее живот, потом, едва касаясь, — лобок и промежность. Лин вздрогнула. Асир протолкнул полотенце между ее бедер.
— Раздвинь, шире.
Полотенце было пушистым, мягким, как пух шитанарских лебедей. Асир неторопливо обтер жирно блестевшие от смазки бедра, подсунул край полотенца под ягодицы.
Накрыл ладонью по-девчоночьи маленькую, едва начавшую развиваться грудь. Обхватил губами второй сосок, мягко придавил языком. Лин ахнула и выгнулась навстречу.
Асир чувствовал ее желание и острое, почти обжигающее удовольствие, под напором которых боль отступала и растворялась. И эти желание и удовольствие нужно было поддержать и усилить, не потому что так хотелось Асиру — хотя ему хотелось, — а потому что для дошедшей до грани анхи нет лучшего лекарства.
Он ласкал ее грудь языком, гладил вторую, стараясь не причинить боли, не вызвать слишком острых ощущений. Мягко, как ни с одной анхой, даже для нежной Сальмы такого было бы мало. Но Лин хватало. Стонала все громче, выгибалась, комкала простыню. Окатывала чистым, радостным восторгом. Взгляд плыл, губы призывно приоткрылись. Асир обвел сосок языком, втянул, и Лин забилась, вскрикнув. Кончала так ярко, так зовуще, что Асир едва не зарычал от желания. Ей было мало, хотелось большего — ему тоже. Но приходилось сдерживаться.
Отстранился, когда Лин обмякла, вытянувшись на промокшей постели. Она дышала часто и глубоко, искусанные губы дрожали. В запахе появилось что-то новое, необычное. Асир нахмурился, пытаясь понять. Счастливое изумление. Вот что это было. Похоже, Лин не ожидала такой реакции от собственного тела.
Он не заметил, кто, Ладуш или Саад, сунул ему очередную бутыль.
— Держите под рукой, владыка. Ей нужно много пить. — Все-таки Саад.
— И поесть тоже не помешало бы, — добавил Ладуш. — Я принесу.
— Что теперь? — спросил Асир, глядя, как Лин жадно пьет, сглатывает, и по подбородку, по шее стекают бледно-розовые капли пахучего отвара.
— Если быстро возбудится, лучше ограничиться пальцами, и никаких полноценных вязок сегодня, владыка. Кратковременное проникновение возможно, но кончать в нее я бы не советовал. Слишком велика вероятность зачатия.
Асир поморщился. Лин не принимала снадобий, на которых сидел весь сераль, в ее состоянии это было противопоказано.
— Я понял.
— Нам придется остаться. На случай незапланированных осложнений.
Хотелось спросить, какие осложнения у этого типа считаются запланированными, но Асир сдержался. Сейчас Лин было легче. Боль никуда не делась, но, кажется, немного притупилась под новыми ощущениями. Дымящие травы мешали унюхать оттенки запахов, раздражали, но с этим ничего нельзя было поделать, значит — только смириться.
— Пока не вижу нужды в обезболивающем. Ваш запах, владыка, удерживает ее в сознании лучше отваров. Проявите какие-нибудь иные признаки жизни, кроме сглатывания, агент. Вам нужно обезболивающее?