— Что это было? Ненормально же совсем. Приступ какой-то?
Ладуш обвел кончиком пальца толстый край здоровенной кружки — у Лин, что ли, поднабрался из таких лоханок чаи хлебать? — и сделал сложное лицо. И барану стало бы ясно — никаких подробностей тут не светит. Секретность, чтоб ее. Хессе хотелось спросить, в какой жопе была эта клятая секретность, когда Лин корчилась под кустом и наткнуться на нее мог кто угодно, но вовремя сдержалась. Главное, что сейчас все в норме.
— А ты ведь немало знаешь, верно? — вдруг спросил Ладуш, и взгляд у него стал внимательным и цепким. Второго советника разлюбезного владыки можно было считать кем угодно — хоть наседкой, хоть извращенцем со слабостью к похабным картинкам, хоть гадом, который обожает совать пальцы анхам между ног, хоть недалеким подтиральщиком бабских соплей, хоть лучшим другом обитательниц сераля, но недооценивать его было непростительной глупостью, а врать ему — мягко говоря, не самой лучшей идеей.
— Знаю, что это первая течка, — Хессе отчаянно захотелось занять чем-нибудь руки, но на столе ничего подходящего не обнаружилось.
— Именно поэтому все не так. Было не так, — быстро исправился Ладуш. — Нам повезло, что ты нашла ее вовремя.
— А если бы не нашла? — Хесса скривила губы — на язык просилось столько всего, что лучше было заткнуться прямо сейчас, пока не прорвало.
Ладуш осторожно отставил кружку, будто боялся, что от любого резкого движения она развалится, устало потер глаза и покачал головой.
— Никто не знает, ни я, ни даже профессор Саад. Никто из нас не был готов к такой реакции. Сейчас Лин стабильна. Эта течка вряд ли будет долгой, так что вы наверняка увидитесь через пару дней. Это все, что ты хотела узнать?
«Вот, — подумала Хесса. — Чай закончился, и аудиенция вместе с ним. Сейчас или никогда».
— Нет. Не все. — Горло перехватывало, и слова, которые собиралась сказать, застревали намертво. — Я хотела… Мне нужно увидеть…
— Лин? — изумился Ладуш. — Это не…
— Да не Лин. Блядь. Я просто не знаю… Но должна, — Хесса вскочила. Она понятия не имела, принято ли здесь вообще такое. Наверняка нет. Тогда есть ли смысл пытаться? Только унизиться и в очередной раз выставить себя на посмешище. И почему она, бездна все забери, решила, что это хорошая идея?
Ладуш тоже поднялся, даже, кажется, собирался схватить ее за плечи — то ли встряхнуть, чтобы перестала мямлить, то ли еще что.
— Да кого увидеть-то? Сардара?
Хесса зажмурилась, замерла, начала бы считать до ста или до тысячи, если бы думала, что это хоть немного поможет.
— Знаю, это наверняка нельзя. Не подумала. Вернее, подумала не о том. Простите, я не должна была. Забудьте.
Так бы и сбежала, а потом ненавидела себя за трусость и косноязычие, если бы Ладуш не перегораживал выход.
— Да успокойся ты ради предков. Вот же. Что за истерики на ровном месте? — У него дрогнули ноздри, и Хесса с трудом сдержала желание попятиться. — Понятно. Потечешь скоро. Но с какой радости тебе взбрело выкупаться в апельсиновом масле? Ты что, все, что было, на себя вылила?
— Нет. Не все. Там осталось.
— Я скажу Сардару. Но, Хесса, ты должна понимать…
— Что так не делается. Я понимаю. Если ему не до меня, если он не захочет, если… неважно, от меня проблем не будет, не волнуйтесь. Просто передайте, что мне очень нужно его увидеть. Это все.
— Хорошо. Ты в порядке? Если что-то не так, ты можешь мне сказать.
«Все не так. Я не в порядке. Я ненавижу запах апельсинов. Но это, блядь, не ваши проблемы, господин Ладуш».
— Знаю. Больше ничего не нужно. Спасибо.
Сколько она пролежала в своей комнате, Хесса не знала. За окном стемнело, живот подводило от голода, но от одной мысли, что нужно встать и впихнуть в себя какую-нибудь еду, начинало мутить. К ней никто не совался, и это была единственная радость. Хотя нет, не единственная — еще Лин. Она с владыкой, все хорошо, и они теперь наверняка помирятся. Не могут не помириться. Или хотя бы не разобраться во всем. Еще бы одной непроходимой идиотке во всем разобраться — в себе, в других, в том, что с ней, бездна побери, творится — и тогда, наверное, можно будет жить. Только вот надежда на то, что все получится, таяла с каждой секундой.
Уходил и возвращался Ладуш, открывались и закрывались двери в сераль. Хесса не хотела, но против воли прислушивалась. Ничего не могла — только ждать. А еще убеждать себя в том, что ждать нечего. Ну правда, нашла, блядь, время. Хрен знает, что творится сейчас во дворце. Рассосалось ли то, что так допекло всех, или только заварилось еще гуще? Да и вообще, с чего она взяла, что первый советник найдет время на внезапные заебы трущобной анхи? Из карцера вытаскивал, так то все-таки карцер, да еще с прямой дорогой в казармы. А сейчас — какая-то блядская ерунда, ничего важного.