Открытые, светлые, прекрасные глаза вперились в меня. Ника глубоко задышала и, качнув головой, выплеснула вино в себя.
– Я не думала, что ты можешь так жестоко кидаться правдой.
Мы сидели друг против друга и смотрели в лица, знакомые на протяжении многих лет, но потерянные надолго. Наши ноги прошагали столько дорог, когда мы были далеко, наши глаза видели очень разные вещи, наши кожи чувствовали совершенно разные ощущения, пока мы ничего не знали друг о друге. А теперь нас столкнула вместе неизвестная сила, названия которой никто не давал, и мы сидели за одним столом, такие разные, такие далекие, такие неродные.
– Я не кидаюсь.
– Знаешь, мне плевать. Я устала от всего, и теперь, когда я наконец получила свободу от своей муки, мне плевать совершенно на всё.
– Не говори так; пока ты жива, ты можешь действовать, творить, ездить в разные страны, разъезжать в дорогих машинах, ходить голышом в прекрасных замках…
– Могу, – шикнула она, – но хочу ли?
Я замерла. Вероника, как я поняла, была достаточно обеспечена всем. Она могла одеваться в одежду любой дороговизны, она могла заказывать вино и сыр наилучшего качества, ей ничего не стоила радость жизни. Но её тонкие линии около глаз говорили, что ей всё это не нужно.
– В тот день я второй раз за всю свою жизнь поехала в метро, – вдруг проговорила она, поворачивая в руках пустой бокал. – Я специально поругалась с водителем, чтобы наконец не видеть его обезьяньего лица. А оказалось, это всё перевернуло мою жизнь.
– В худшую сторону?
– Я пущу в тебя этот бокал. Сказала же, что ты подарила мне свободу. Теперь мне плевать на всё.
Она плавной рукой налила себе вина и тут же выпила его. Её щеки слегка розовели, губы сладостно причмокивали, пробуя жидкость на вкус, серые глаза сверкали дурманящим алкоголем. Она всё больше расслаблялась, всё больше становилась похожей на себя подростка. Несколько раз ей звонили на телефон, но она, озлобленно сдвинув брови, отключила звук и перестала обращать всякое внимание на горящий экран. Ника пила и пила не останавливаясь. Заказала вторую бутылку, лучше первой.
– Я ведь была дважды замужем. Да-а, а как же. Сначала это был Вова, – она запнулась, пусто глядя на скатерть, – потом это был какой-то банкир. Поэтому у меня есть всё, как ты смогла заметить. И дети у меня были. Михаил Владимирович и Мария Васильевна, – отстраненный взгляд на людей за соседними столиками и рука под расплывающейся щекой. – Миша живет теперь с бабушкой в нашем старом маленьком городке, а Маши уже как три года нет со мной. Поэтому я вольная птица: куда хочу, туда и качу. Хочу весь день лежать на диване и плевать в потолок – пожалуйста. Хочу весь день гонять сотрудников и кричать на их глупые головы – пожалуйста. Хочу целую неделю проведу за границей, хочу – весь месяц, хочу – весь год меня не будет здесь. Мне никто не указ, я сама по себе. А еще я знаю, что ты тоже сама по себе, – мутный, пьяный взгляд скользил по мне. – Почему ты не пьешь? Ты никогда не пьешь, верно? Особенно после того раза, когда мы с тобой натрескались из заначки моего отца, да? – она глухо смеялась, обнажая белые ровные зубы. – Черт с тобой.
Мы сидели, как герои романов Ремарка, пили, вернее, она пила, алкоголь и пытались, точнее, я пыталась, осмыслить своё пустое бытие. Однако у нас ничего не получалось, мы глупо перешептывались, вставляя невразумительные фразы, внезапно восклицали, вспоминая что-то забавное, но никогда не говорили о главном.
– Знаешь… Я не хотела приходить. Не хотела снова видеть то, что стало с нами, – призналась она. – Вот смотрю на тебя и вижу себя. Я – как ты. И это было всегда. Хотя мы уже давно-давно не знаем друг друга, мы всё равно похожи. Помнишь, откуда всё это?
– Помню, – тихо ответила я, подавая ей свой до сих пор полный бокал. – Я пришла самой последней на первое занятие в филиппке. Все места уже были заняты, и ты единственная, кто убрал портфель с соседнего места и разрешил сесть рядом.
– Верно. Черт возьми, верно! – она забавно цокнула, будто удивляясь совпадению наших воспоминаний. – Просто я хотела быть другом со всеми. Не только с тобой. А так получилось, что я стала дружить с тобой.
– Но потом перестала.
– Ш-ш-ш, отстань, – отмахнулась она, выпивая.
В голове всплывали образы тех старых фотографий, что я нашла на её странице. Их было больше двухсот, но ни на одной из них не было меня. Эта жуткая правда внезапно врезалась в мозг и накрепко осела там. Она удалила совершенно всё, что бы могло напомнить обо мне, о днях, что мы проводили вместе, о наших отношениях. Она хотела забыть это. Она хотела избавиться от всего, что связывало её со мной. Я посмотрела на неё, на прекрасное преследование прошлого, на великолепное создание, чудесным образом оказавшееся рядом со мной, и, не находя на её лице ответа, просто поднялась.