— С тобой сегодня тяжело говорить, Джакопо. Мне не хочется быть несправедливым даже к тем, кто мне выказал несправедливость. Сенаторы тоже люди и имеют человеческие чувства.
— Антонио, ты сам много страдал, поэтому чересчур снисходителен к другим. Сенаторы не умеют жалеть: их детей не берут в гребцы на галерах, их надежды не бывают обмануты законами неумолимого господина, им не приходится плакать от развращения их детей, осужденных жить с отбросами общества.
— Джакопо, люди разные: один велик, другой мал, этот силен, а тот слаб; есть люди очень честные, есть подлые.
— Послушай, Антонио, что я тебе скажу: ты их оскорбил своим разговором, и ты в опасности в Венеции. Они все простят, кроме жалоб на их несправедливость.
— Неужели они захотят повредить человеку, который ищет своего ребенка?
— Если бы ты был какой-нибудь патриций, лицо с положением, то они потихоньку подкопались бы под твое богатство и репутацию, прежде чем ты мог бы стать опасным их системе. Но так как ты беден и слаб, то они уничтожат тебя без всяких церемоний… Посмотри, а лодка-то сюда подвигается очень быстро. Вид ее и движения мне что-то подозрительны.
— Да, это не рыбацкая лодка; она с каютой, и на ней несколько гребцов.
— Это правительственная гондола! — воскликнул Джакопо, поднимаясь и прыгая в свою гондолу. Подумав немного, он добавил:- Антонио, нам лучше расстаться.
— Твои опасения вполне естественны, — ответил рыбак спокойным голосом. — И мне жаль, что ты имеешь причины бояться. Бедный Джакопо!
— Антонио, снимайся скорее с якоря. Я знаю эту гондолу. Люди на ней лживы, как демоны… Но мне больше нельзя с тобой оставаться, я удаляюсь.
Гондола продолжала приближаться и привлекла к себе внимание старика. Джакопо въехал в блестящую полосу лунного света, которая, ослепляя глаза, мешала различить, что находилось на ее протяжении. Когда рыбак увидел, что браво исчез, он улыбнулся и вздохнул свободнее.
— Пусть они подъехали бы ко мне, — прошептал он. — Тогда у Джакопо было бы больше времени, чтоб скрыться. Должно быть, бедняга, оставив замок, успел нанести еще удар кинжалом, и теперь Совет не хочет больше ему прощать…
Антонио замолчал, потому что казенная гондола с шумом остановилась около его лодки, человек из гондолы перешел к нему, и гондола мгновенно, отъехав на некоторое расстояние, остановилась неподвижно.
Ночь была светлая, и рыбак мог разглядеть одежду и внешность босого кармелита. Монах казался сильно смущенным быстротою всего происшедшего. И еще большее смущение и удивление выразились на его поблекшем лице, когда он увидел перед собой в лодке седого, смиренного старика.
— Кто ты такой? — спросил он с удивлением.
— Лагунский рыбак Антонио.
— Чем навлек ты на себя гнев Сената?
— Я сам честен и готов быть справедливым к другим. Если это оскорбляет старших, то они заслуживают не зависти, а жалости.
— Виноватые никогда не сознают своей вины, а считают себя обиженными.
— Скажите это патрициям: они нуждаются в советах.
— Послушай, в твоих словах слышатся гордость и озлобление.
— Вы, может быть, приехали сюда исповедать осужденного?
— Да. Это мне поручено… Я сожалею об этом. Если то, чего я так боюсь, справедливо, то я еще больше жалею, что пожилой человек, как ты, навлек на себя гнев Сената.
Антонио улыбнулся и посмотрел в сторону полосы лунного света, в которой скрылась гондола браво.
— Отец, не беда сказать правду человеку вашего сана. Не правда ли, вам сказали, что здесь в лагунах есть преступник?
— Ты не ошибся.
— Не легко узнать, удовлетворен или недоволен святой Марк, — продолжал Антонио с спокойным видом, поправляя свою удочку. — Он долго терпел того, кого теперь ищет. У Сената есть свои причины, недоступные пониманию темного люда… Но все-таки можно пожалеть, что республика с самого начала не отвлекла молодого человека от его худого ремесла.
— Ты говоришь о ком-то другом. Так ты не тот преступник, которого сейчас ищут?
— Я убивал только на войне. Сейчас, однако, здесь был один, который не мог бы сказать того же самого…
— Где же он?
— Он уехал; отсюда он недалеко, но его не легко догнать.
Монах сел и опустил голову.
— Вам досадно, отец, что преступник исчез?
— Наоборот, мой друг, я рад, что избежал этой тяжелой обязанности. Надо позвать приехавших со мною агентов правительства и сказать им, что сейчас они не могут исполнить то, что им поручено.
Монах дал знак гребцам подплыть. Двое вошли в лодку рыбака и помогли монаху перейти в правительственную гондолу.