Помяни дьявола, он и появится. Виктория отвернулась к огню, чтобы не видеть вошедшего в библиотеку Сомертона.
— Я у камина, — ответил Энкрофт.
— Проклятая темнота, ни черта не разглядеть. — Сомертон шагнул вперед. — Ты не видел Викторию? Я нигде не могу ее найти.
Энкрофт встал и повернулся к Сомертону: — Возможно если бы ты обращался с ней по-доброму, как она того заслуживает, то не терял бы ее так легко.
— Какого дьявола ты несешь? Энкрофт прошел мимо Сомертона.
— Ты можешь выяснить все у нее. Я оставляю вас вдвоем.
Виктория вздрогнула.
— Виктория? — окликнул ее Сомертон, когда Энкрофт закрыл дверь, и они остались одни.
— Что вам нужно?
Он подошел к камину и сел в кресло, которое освободил Энкрофт.
— Почему вы убежали от меня?
— Вас действительно интересует ответ на этот вопрос?
— Меня интересует правда, Виктория.
— Вы назвали меня шлюхой.
Она встала и отошла на несколько шагов, старательно избегая его пытливого взгляда. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы он заметил, как больно ранили ее его слова.
— Приношу вам свои извинения. — Он приблизился и остановился позади нее. — Почему вы отказались танцевать со мной?
— Я не хотела танцевать.
— Не хотели? Или не знали, как это делается? Он взял ее за плечи.
— Когда я могла научиться танцевать? В промежутках между карманными кражами? Или, по-вашему, я нанимала учителя танцев на деньги, вырученные за апельсины?
— Простите меня, — прошептал он и поцеловал ее в ключицу. — Я был бесчувственным болваном, когда не понял, что вам раньше не приходилось танцевать.
Виктория попыталась не обращать внимания на дивное ощущение, которое возникло от прикосновения его губ.
— Нет, вы были бесчувственным болваном, когда назвали меня шлюхой.
— Вы совершенно правы.
Он улыбнулся, и эта улыбка согрела ее.
Энтони еще никогда не чувствовал себя таким глупцом. Действительно, когда она убежала от него, он не сомневался, что все дело в том, как он обозвал ее. И только через несколько минут задался очевидным вопросом: умеет ли она танцевать? С другой стороны, он не знал о ней практически ничего и уже устал теряться в догадках.
— Виктория, вы меня окончательно запутали. Мне хочется многое о вас узнать, но ни на один свой вопрос я не получаю честного ответа.
— Я могла бы обратиться к вам с тем же упреком. — Она отстранилась от него и снова села в кресло. — Вероятно, мне просто стыдно рассказывать о себе.
— Чего вы стыдитесь? — мягко спросил он.
— Того, чему научилась в детстве.
— В своей жизни я сделал много такого, чем никак не могу гордиться. Спросите ваших друзей, и они, скорее всего, посоветуют вам держаться от меня подальше. Такова моя репутация. А вы были просто ребенком, который ворует, чтобы выжить.
— Это не может служить оправданием моих дурных поступков. Кроме того, на прошлой неделе я уж точно не была ребенком.
Энтони посмотрел на Викторию и улыбнулся:
— Но вы искупаете свою вину, заботясь о сиротах и оберегая их от повторения тех ошибок, которые пришлось совершить вам.
Она немного помолчала, словно мысленно взвешивала его слова, потом тихонько попросила:
— Расскажите мне что-нибудь о ваших ошибках. Почему ей хочется узнать о его промахах? Она — вот самый страшный грех, лежащий на его совести.
— Тогда и вы будете откровенны со мной? Она кивнула:
— Да, насколько возможно.
— Хорошо. Думаю, одной из самых больших моих ошибок было то, как я поступил с вами десять лет назад.
— Расскажите о чем-нибудь, чего я не знаю. Откинувшись на спинку кресла, Энтони задумчиво уставился в потолок:
— Иногда я выполняю поручения человека из правительства. Несколько лет назад я был во Франции. Лорд Селби и Трей, лорд Кесгрейв, помогали мне. Предполагалось, что я в определенный момент должен сообщить им некие сведения. Они решили покончить с делом раньше, чем ожидалось. Я не успел вовремя добраться до них. В результате погиб ребенок, а лорда Селби ранили.
— Но, по вашим словам, Селби и Кесгрейв поторопились. Вы же не могли предвидеть этого.
Энтони посмотрел на нее, покачал головой и закрыл глаза, чтобы не видеть осуждения, которое отразится на ее лице, когда она дослушает до конца.
— Я не успел, потому что остановился в трактире и… Боже, как трудно признаться в этом вслух!
— И?.. — тихо произнесла Виктория.