— Ну, конечно! От этого Клуттига только беспорядок в лагере!
Швааль не мог заняться длительными поисками: на веймарском вокзале уже стоял товарный поезд в ожидании первых эшелонов.
После вспышки раздражения Швааль стал удивительно молчалив. Задумчиво расхаживал он по кабинету. И вдруг остановился перед Вейзангом, который, развалясь в кресле у стола совещаний, озабоченным взглядом следил за своим хозяином.
— После нас придут большевики? — неожиданно спросил Швааль.
Вейзанг заморгал и проглотил слюну, словно ему задали вопрос на экзамене.
— Ясно. А кто же другой?
Швааль был явно огорчен. Он снова прошелся по кабинету, а затем, устремив указательный палец на растерявшегося Вейзанга, произнес:
— Одно известно твердо! На конференции министров иностранных дел союзников в Москве в сорок третьем году было постановлено предать суду военных преступников.
Швааль многозначительно постучал себя пальнем по груди.
— Вот так штука! — выпалил изумленный Вейзанг.
— Да, мой милый. Все не так просто решается, как хотелось бы Клуттигу. — Швааль горестно вздохнул. — Начать стрелять — это просто. Может быть, мне повезет и я проскочу. Может быть, отращу бороду и пойду в дровосеки где-нибудь в Баварии.
— Это хорошо! — обрадовался Вейзанг.
— Но если меня накроют… Если они меня накроют… я в любом случае останусь для них начальником концентрационного лагеря Бухенвальд. А если они увидят здесь кладбище… — Швааль повертел пальцами. — Нет, нет, мой милый!..
Вейзанг попытался проследить за ходом мрачных мыслей Швааля, но это ему не удалось.
— Ты же умный. Что же надо делать?
Швааль махнул рукой.
— Убрать тех сорок шесть! Этим мы отрубим голову сопротивлению. А всех остальных отправить отсюда. Сколько их сдохнет по дороге, мне все равно. Что такое алиби, я по прежней службе знаю отлично. Во всяком случае, здесь, в лагере, не должно быть трупов.
— Я тоже так полагаю!
Задумавшись, Швааль зажал большим и указательным пальцами нижнюю губу.
— Мы должны опередить Клуттига, чтобы он чего-нибудь не натворил. Иди сейчас же к воротам, вызови Кремера и лагерную охрану, и пусть ищут тех сорок шесть.
— Ты думаешь, лагерная охрана окажет нам любезность и найдет хоть одного из…
— Это мне безразлично! — яростно закричал Швааль — Ты получил от меня приказ! Я не допущу, чтобы Клуттиг перевернул вверх дном весь лагерь.
Вейзанг испуганно вскочил.
— Ну, ну, ну, не волнуйся!
По возвращении в бараки старосты пришли к Кремеру и сгрудились вокруг него в тесном помещении. Их лица были напряжены, и глаза от пережитого волнения лихорадочно блестели.
— Что теперь будет, что нам делать?
Нервное возбуждение передавалось от одного к другому.
— Товарищи, — воскликнул Бохов, — нельзя допустить, чтобы нас сбивали с толку. Сейчас нам важно сохранить ясную голову. Нас хотят эвакуировать. А сорок шесть человек Клуттиг решил прикончить. Он ошибается, думая, что этим подорвет наше сопротивление.
Бохов бросал эти слова громко, перекрывая шум, и сам дивился, что после стольких лет снова слышит свой голос, не шепчущий и затаенный, а полнозвучный и сильный, словно только что внезапно возвращенный ему. Сознание, что он живой человек, все эти годы прикрученное, как фитиль, вспыхнуло и придало его душе такую великую мощь и ширь, что ему хотелось обнять всех. Друзья! Товарищи! Братья!
Вероятно, то же испытывал Кремер, ибо он тотчас же заговорил:
— Товарищи, все эти годы мы держались вместе. Теперь станет ясно, есть ли у нас необходимая дисциплина. Никаких непродуманных действий, товарищи! Мы не потерпим провокаторов в своей среде, но не должны также стать жертвой провокаторов, которых подсунет нам начальство. Подумайте об этом! Иначе мы поплатимся жизнью тысяч людей. Покажем фашистам, что мы не дикая орда, а объединение дисциплинированных людей! Товарищи, выслушайте, что я вам сейчас скажу! Все поступающие приказания начальства в дальнейшем должны выполняться так, как мы будем передавать их вам.
Кремер испытующе оглядел внимательные лица. Старосты поняли его.
— Мы! — повторил Кремер и ударил себя в грудь. — Идите к вашим товарищам в бараки. Не давайте себя ничем запугать. Наступают тяжелые дни. Мы должны защищать жизнь всех заключенных! Мы будем защищать свою жизнь с помощью оружия, которое у нас есть, мужества и железной дисциплины!
Слова Кремера вселили в старост надежду и уверенность. На Бохова нахлынуло горячее товарищеское чувство. Он восхищался Кремером. Когда старосты покинули помещение, он остался.