— Черт!.. Должно же что-нибудь разразиться!
Кремер что-то проворчал.
Бохов остановился и внимательно прислушался. Четко доносились разрывы зенитных снарядов. Близко, страшно близко…
И вдруг, примерно в десятом часу утра, безжизненную тишину разорвал голос Рейнебота:
— Лагерный староста и все старосты блоков — немедленно к воротам!
Заключенные засновали во все стороны, что-то кричали друг другу. Перед канцелярией собрались старосты блоков. Их лица были бледны от волнения. Появился Кремер.
— Пошли!..
У ворот им пришлось постоять. Столпившись в проходах между бараками, заключенные не отрывали глаз от ворот. Дежурный блокфюрер отпер железную калитку. Вошел Рейнебот. Только он, и никто больше. Странная, судорожная улыбка играла в углах его рта.
Кремер вышел вперед, отрапортовал. Рейнебот не торопился. Медленно натянул он кожаные перчатки и расправил их на пальцах. Потом заложил руки за спину, с интересом посмотрел в ту сторону, откуда доносился грохот, оглядел стройные ряды старост и наконец сказал:
— Господа… — он цинично ухмыльнулся. — Нам пора уходить. К двенадцати часам в лагере должно быть пусто.
Он схватил Кремера за пуговицу куртки.
— К двенадцати часам! Вы меня поняли, ваше превосходительство? Ровно в двенадцать лагерь должен построиться. В полной готовности к походу, не то…
Рейнебот изящным движением щелкнул пальцем по пуговице и ушел назад за ворота.
Шагая с блоковыми старостами обратно в лагерь, Кремер прикидывал в уме разные возможности. Фронт был совсем близко! Несколько часов задержки могли спасти всем жизнь. Однако игривость Рейнебота сигнализировала об опасности. О гораздо большей опасности, чем все предшествовавшие… Нужно было выбрать между нею и той надеждой, которая вместе с орудийным громом катилась над лагерем.
Перед канцелярией старосту окружили заключенные. В миг новость облетела весь лагерь.
— В двенадцать часов лагерь эвакуируется!
Заключенные кричали наперебой:
— Не пойдем! Не пойдем! Не пойдем!
Бохов остался у Кремера.
— Что же теперь? Что делать? Третья ступень тревоги?
Бохов сорвал с головы шапку и провел рукой по волосам. Тяжко было принимать решение, очень тяжко!..
— Третья ступень тревоги?.. Нет, пока нет! Пока еще нет! Выждать!
* * *Солнце поднялось выше. Синело небо, и веял ласковый теплый ветерок. Весенние лучи приукрасили все вблизи и вдали.
В лагере не видно было ни души. Он будто вымер. Мягкими лапами хищника бродила тишина вокруг бараков. Внутри сидели заключенные и молча ждали. Многие из них были уже готовы к походу. Возле отхожих мест кучками стояли люди. Сигаретка ходила вкруговую…
В семнадцатом бараке собрались руководители групп Сопротивления, тогда как члены ИЛКа находились у Кремера. Участники групп сидели в бараках, смешавшись с другими заключенными, и вместе с ними молча ждали.
В самых укромных закоулках лагеря притаились люди из лагерной охраны, готовые в любой миг выхватить из тайников оружие.
До двенадцати оставалось полчаса.
Риоман раздавал сигареты. Когда француз предложил их Кремеру, тот лишь покачал головой — он не курил.
— У них, видно, еще есть возможность удрать, — сказал Бохов — иначе они не стали бы нас эвакуировать.
И вдруг у него возникли сомнения. Правильно ли, что они собрали руководителей всех групп в семнадцатом бараке? Что, если за отказом лагеря выступить последует облава? Разве не может тогда случиться, что руководители попадут в руки эсэсовцев? Бохов посоветовался с членами ИЛКа. Еще было время произвести рассредоточение. Бохов изменил диспозицию. Он послал одного из членов ИЛКа в семнадцатый барак. Собравшиеся там разбрелись по своим блокам. Но на случай, если эсэсовцы в ответ на отказ эвакуироваться пустят в ход оружие, новое распоряжение гласило: первый же выстрел считать сигналом к восстанию. Тогда молниеносно должно быть роздано оружие и отдельные группы столь же молниеносно должны ввязаться в бой со своих исходных позиций. Совещание было окончено, члены ИЛКа разошлись.
Бохов тоже ушел в свой барак. Кремер остался один.
Двенадцать часов!
Напряжение достигло предела.
Пять минут первого! Все еще ничего нового. У ворот тоже никакого движения.
Глубоко засунув руки в карманы, Бохов шагал по своей комнате. В бараках парила мертвая тишина.
Десять минут первого!
И вдруг — голос Рейнебота в громкоговорителе. Этого ждали, и все-таки он больно хлестнул по нервам:
— Лагерный староста! Прикажите построиться!