К 29 марта 1945 года войска 3-го Белорусского фронта полностью разгромили хейльсбергскую группировку врага юго-западнее Кенигсберга. Только с 13 по 29 марта летчики нашей, 303-й авиадивизии и полка "Нормандия Неман" провели 202 воздушных боя, в которых сбили 132
фашистских самолета и 44 уничтожили на земле.
Неожиданное испытание
В звенящий капелью мартовский день 8 самолетов нашей эскадрильи вновь вылетели на штурмовку и блокирование аэродрома Найтиф. Мы отыскали замаскированные у опушки леса вражеские самолеты, зенитные точки и атаковали их. Появилось несколько очагов пожаров.
На третьем заходе зенитный снаряд угодил в бензобак самолета Мириана Абрамишвили. Объятый пламенем "ястребок" устремился к земле, оставляя за собой шлейф черного дыма. "Погиб Абрамишвили", — подумал я. Но Мириан успел выброситься из горящей машины с парашютом. Он приземлился, образно говоря, прямо на головы немцев. Только поднялся на ноги, как услышал громкий окрик:
— Хэндэ хох!
На летчика в упор смотрели два автоматных ствола. Сунь руку за пистолетом — тут же тебя прошьют, как носовой платок швейной машинкой. Мириан поднял красные от ожогов руки. Один немец финкой перерезал стропы парашюта, а другой отобрал пистолет.
Его затолкали в какой-то каменный склеп с двумя зарешеченными окошками и массивной дверью. То ли это был склад, то ли еще что. К дверям приставили часового. На Мириана пахнуло затхлостью, сыростью и мышиным пометом. Держась за стенку, он в полутьме дошел до угла и присел на деревянный ящик. Под полом с писком носились крысы. "Вот и гитлеровцы сейчас, как крысы, мечутся, — подумал Абрамишвили. — Все равно им скоро конец".
Подпаленное во многих местах тело саднило. Чтобы как-то забыть боль, Мариан стал ходить от стены к стене, считая шаги. Потом он пытался считать в уме до тысячи, сбивался и начинал сначала.
Летчик не знал, сколько прошло времени — час, два или больше. Его мозг теперь был занят одной мыслью — как бежать из этого склепа, как спастись? Ведь не сегодня-завтра здесь будут нашими накануне их прихода так глупо умереть… Это никак не укладывалось в сознании Абрамишвили, и он упорно думал, вернее, заставлял себя думать, искать пути спасения. Как тигр, загнанный в ловушку, Мириан метался из угла в угол. Так прошла ночь.
Утром раздалось клацанье железного засова и в дверном проеме в сопровождении автоматчика появился оберлейтенант. "Ну все, каюк", — решил Мириан.
— Как чувствует себя господин летчик? — на ломаном русском языке спросил немец.
— Я тебе, сволочь, не господин, а старший лейтенант Красной Армии. Ферштейст ду? — добавил Абрамишвили по-немецки, который немного помнил со школьной скамьи.
— О-о, какой ви есгь неспокойный…
— А ты был бы спокоен на моем месте? — закричал Мириан.
Он был готов ко всему.
— Не надо быть, как кипяток. Горячиться — это очень плохо, — сказал обер-лейтенант и приказал автоматчику уйти. — Я хочу поговорить один на один, как офицер с офицером. Иди сюда! — поманил он пальцем Мириана и вышел из склепа.
— А мне не о чем говорить, — отрезал Абрамишвили, однако вышел.
Дневной свет на какое-то мгновение ослепил его. Он остановился,
прикрыв рукавом красные от бессонницы глаза.
— Э-э, черт с ним, что будет, то будет, — решил Мириан и пошел вслед за обер-лейтенантом.
По дороге в штаб он заметил, что гитлеровцы нервно суетились, спешно грузили автомашины, жгли какие-то бумаги. На дворе стоял невообразимый галдеж, суматоха.
Обер-лейтенант закрыл дверь кабинета на защелку замка и приказал спять обмундирование. Абрамишвили машинально по пояс разделся. Немец осмотрел его и смазал какой-то черной мазью обожженные места на теле. После этого он тихо сказал:
— Зетцеп зи зих. Мириан сел в кресло.
— Я знаю, — начал обер-лейтенант, — что вот-вот сюда придут русские. Песенка Гитлера спета. Я не хочу и не вижу смысла дальше дуть в его дудку. Если вы при появлении русских сохраните жизнь мне и моей машинистке, то я не позволю вас отдать нарасправу этим головорезам. — Он кивнул головой на окно, за которым стояли солдаты. — На раздумье даю один день.
Летчика снова отвели в каменный склеп. "Что делать, что предпринять, на что решиться?" — эти вопросы неотступно преследовали Мириана. Поздно вечером снова загремел железный засов двери и на пороге появился тот же немец.