Так же от ветра, подумал он, изгибается занавеска в конце темного гостиничного коридора. Переходя улицу, он ощутил ужасный мягкий ветер, который продувал синие коридоры гостиниц для самоубийц и колыхал кисейную занавеску, всегда висящую на единственном открытом окне в коридоре.
Ты не обязан уезжать, напомнил он себе. Продолжая идти, он уделял минимум нервной и мышечной энергии движению, только чтобы держать приличествующий шаг, а остального себя отдал онемелому забытью изнеможения. В забытье, бесстрашно, свежий и возбужденный, он мог бежать по длинному гнилому ковру и завершать свой бег безмятежным нырком сквозь пыльную кисейную занавеску в холодный жесткий свежий ветер и затем — вниз, старина, — с тридцатого этажа, нет, сорокового… ах, подумал Рейнхарт, пусть будет с шестидесятого, — и сердце у него зачастило. Пусть это будет шестидесятый этаж, а потом с лету шлеп о холодную поверхность, и дальше, в плавном убывании света, в губчато-мягкую глубь, где каждое движение воды закручивает чудесным волчком мертвые диковины — как тающую женщину, погребенную (теперь даже в его воспоминаниях) под беспорочным покровом неподвижных мертвых ресниц.
И впереди справа стояла гостиница «Рим».
И впереди поперек улицы стояло полицейское заграждение, прыскало желтым и красным светом на Пердидо-стрит.
Рейнхарт остановился на тротуаре, посмотрел на фонари заграждения, перевел взгляд на окна гостиницы.
— Я не знаю, Джеральдина, — сказал он, — чего еще плохого тебе ждать. Но если бы я знал и мог, я был бы счастлив предупредить тебя. Ты ведь понимаешь, я представления не имею о том, что значит удавиться на цепи от койки.
— «Мой милый, милый друг», — продекламировал Рейнхарт…
Господи, подумал он, почему я не сказал ей этого раньше?
— Теперь ты понимаешь, Джеральдина, что значат слова «не поможешь».
Чувства утраты не было совсем. Он мог вспомнить ее только мертвой, с выпученными глазами.
— Когда карта не пришла и человек говорит себе «не поможешь», он говорит что думает. У меня жена жива. У меня ребенок, — сказал Рейнхарт.
— Я жив, малютка, — сказал он Джеральдине. — Это ты умерла. Не я. Ты не нужна мне — с чего ты это взяла? Понимаешь… я хочу сказать… тут не было глубокой страсти, Джеральдина. И следующий стаканчик выпью я, не ты. Не ты. Вот что значит Не Поможешь. Я понятия не имею, что значит повеситься на цепи. Но я знаю, что значит Не Поможешь, Джеральдина.
— Не Поможешь! — крикнул Рейнхарт.
По следующей улице промчался автомобиль без фар.
— Любимая, — сказал он. — Клянусь тебе. Клянусь. Не Поможешь. — Он поднял руки перед грудью, прислонился спиной к доске для афиш и посмотрел на три верхних окна гостиницы «Рим».
— Люди, — сказал он, — забацаем вместе, вы все, кто на темной стороне, кто в Крепости Дикси, забацаем вместе со мной. Не Поможешь. Я люблю тебя — Не Поможешь. Хреново дело, малютка, — Не Поможешь. Ты любишь меня — Не Поможешь. Мы любим нас — Не Поможешь.
— Еще раз снова! — крикнул Рейнхарт. — Еще раз. Я выжил. Я люблю тебя, малютка, — Не Поможешь… Я люблю тебя, малютка, — Не Поможешь… Я люблю тебя, малютка, — Не Поможешь.
В одном из окон гостиницы поднялась штора, и старик в белой бейсбольной кепке выглянул на улицу. Рейнхарт перестал кричать.
— Я люблю тебя, малютка, — сказал он, отвернув от старика лицо. — Не поможешь.
От заграждения, взвыв сиреной, отъехала полицейская машина.
Рейнхарт двинулся назад.
Не доходя квартала до автобусной станции, Рейнхарт завернул в «Отдых спортсмена», где косая буфетчица беседовала с двумя мужчинами в красных спортивных рубашках. Он прошел прямо к краю стойки и сел под часами.
У косой буфетчицы были каштановые волосы и сломанный нос; она подошла, чтобы принять заказ у Рейнхарта.
— Ночь полна раненых женщин, — сказал он ей.
Она знала Рейнхарта, хотя он ее не помнил. Она посмотрела на него с пытливым участием и плюнула семечком ему в лицо.
— И раненых мужчин. Как она, жизнь?
Рейнхарт разглядывал белую косточку на ее переносице. Казалось, он уже смотрел на нее когда-то раньше.
— Я выжил. Твердый духом, я покидаю сии равнины и отбываю в Денвер, Заоблачный город.
— Ну что ж, — сказала буфетчица. Она продала ему бутылку виски на дорогу и поставила перед ним еще стакан с виски. — А что вы будете делать, когда приедете в Денвер?
Рейнхарт посмотрел на нее в замешательстве и выпил.