— Ну, это уж, положим, грубая работа.
— Грубая, согласен. И Лупаков так расценил. «Мне, говорит, ваши соловьиные трели ни к чему, юноша. Я человек долга». Но все-таки премию квартальную выписал и комнату в горсовете выхлопотал. Вот так-то, Григорий Петрович! Людей, которые под дулом револьвера не дрогнули, я знал, а вот такого, чтобы против ласки устоял, встречать пока не приходилось. Молод я еще, но ключ к душе любого начальника подобрать могу…
— Есть и другой инструмент, который все двери открывает. Про золотой молоток слыхал?
— Не слыхал. Просветишь, и я знать буду.
— И этот в ученики лезет! Ну и денек сегодня!
Вдруг мой аппарат зазвонил так резко, что от неожиданности я даже подскочила на своих рычажках и чуть не свалилась на пол. Но Столбов ловко подхватил меня.
— Слушаю, Кузьма Лукич… Готов отчет. Сейчас завизируем у плановиков и летим. На бреющем.
Столбов нажал мою мембрану рукой и тихо сказал:
— Лупаков вызывает, не терпится ему.
— Я готов, только вот последнюю запятую поставлю, — ответил Глотов.
Вскоре они ушли.
А теперь пора вступить и мне, Черной телефонной трубке. (Вообще я не очень понимаю, зачем нужны разноцветные телефонные аппараты. Во всяком случае, на мой взгляд, черный цвет элегантнее.) Некоторое время наша комната была пуста, пока не появилась Екатерина Павловна. Она была одета в модную шубку. Меховую шапочку держала в руках. Не обнаружив ни Столбова, ни Глотова, Екатерина Павловна огорчилась:
— Смылись мальчики… Вот противные! А хотели условиться насчет а-ля фуршета.
Екатерина Павловна подошла к столу Столбова и обратила внимание на запись в настольном календаре.
— Девятнадцать ноль-ноль? Что бы это значило? Наверное, все то же! Очередной грач прилетел… Что же делать, скучища-то какая! Неужели опять старичка-бодрячка звать? Брр… противно.
Сбросив привычным движением шубку, Екатерина Павловна нетерпеливо заходила по комнате.
— Эх, Катька, Катька, до чего ты докатилась! Знали тебя в столице, раскланивались с тобой на премьерах, ручку твою целовали на приемах. И на Невском проспекте твоя звезда сияла…
Потом она достала из сумки зеркальце, глянула в него и стала декламировать:
Какие тебе, Катька, стихи писали! А теперь? Закопала себя в этой берлоге, того и гляди, в старую медведицу превратишься. А ведь львицей была! И у ног твоих — поклонники… Целое лежбище. Любого выбирай… Так как же: звонить или не звонить?
Тут Екатерина Павловна взяла меня в руки и, покрутив диск, начала разговор:
— Алло, девушка! Соедините меня с вашим шефом… Говорят откуда? От верблюда!.. А я и не грублю. Это не грубость, это Корней Чуковский. Может быть, читали в детстве? Говорят из заочного филиала юридического института, Екатерина Павловна Кравцова… Да, есть такой заочный филиал. Вы что, новенькая у нас?… Ну вот что, новенькая, поскольку мы с вами теперь довольно близко познакомились, соедините меня. Спасибо… Это я, Катерина. У вас сегодня вечер свободный?.. Тогда, может быть, заглянете на огонек?.. Ну, часикам к восьми… Кто будет? Я буду. Вам что, меня одной мало?.. Ну, вот то-то же! Пока!
Едва Кравцова успела положить меня на аппарат, как вошел Столбов. Увидев ее за своим столом, он удивился:
— Ты что здесь делаешь? Почему не позвонила?
— Звонила, только не тебе. Придешь сегодня?
— Не жди. Занят я.
Теперь опять включаюсь я, Белая трубка. Оказалось, что Столбов вернулся только для того, чтобы позвонить кому-то. Он порывисто схватил меня и набрал номер.
— Алло, говорит Столбов. Хочу предупредить: только что у меня был следователь… Да, новый, Немцов. И, думаю, неспроста. Прошу вас, присмотритесь… Да не учу я!.. Хорошо, хорошо.
Когда Столбов опять-таки очень небрежно швырнул меня на рычаг, Кравцова язвительно спросила:
— Открытым кодом работаешь?
— Глотова нет, а для тебя разговор о Немцове не секретный. Познакомься с ним. И быстро. Ему лавры Петра Никанорыча Дорошенко покоя не дают. Значит, следует пойти товарищу навстречу. Нужна закладная на его безгрешную душу.