Меня переполняют электрические заряды. Я — конденсатор. Я должен разрядиться. Я должен кончить.
Но я не могу. Не могу, пока он не захочет. Металлический палец скользит по кругу, почти нежно, почти осторожно. Так же, как скользит по грифу гитары. Я безумен. Я отдал всё, что у меня было. Может ли сумасшедший сойти с ума? Едят ли мошки кошек? Едят ли мошки кошек?
— Давай, Ви. Скажи, чего ты хочешь. Скажи, и всё кончится.
— Смерть.
— Джонни.
— Просто скажи это, Ви. Ну же, чего ты хочешь?
Слюна во рту вязкая и горячая. Я хочу. О, да, я хочу. Я хочу его. Хочу его долбанный член у себя во рту. Хочу, чтобы он был такой же огромный, как он треплется. Даже больше. Хочу, чтобы он затолкал его в меня по самые гланды. Да. Я хочу больше, сильнее. Ещё сильнее. Хочу чувствовать его запах. Хочу слышать его стоны, его дыхание. Рваное, хриплое. Я хочу чувствовать, как ему хорошо. Я хочу, чтобы он кончил мне в рот. Хочу, чтобы его сперма стекала по моим губам. Хочу знать, какой вкус у спермы Джонни Сильверхенда. Хочу…
Я не знаю. Я хочу всё, и не хочу ничего. Я сам всё, и я ничто. Я — солнце. Я — звезды. Я — мир.
— Ну же, Ви. «Джонни, я хочу кончить». Несложно, правда?
Я грызу подушку вместе с губами. Я не могу говорить. Я не могу дышать.
— Джонни…блять… Джонни, — это мой голос, он где-то не здесь, где-то далеко, бесконечно далеко.
Обветренные губы касаются моего виска. Я чувствую. Да, блять, да.
— Бах.
Взрыв. Внутри меня взрывается бомба. Я сам бомба. Меня разрывает на части. Мои органы разлетаются по комнате, как чёртов фейерверк. Меня накрывает взрывной волной. Я погиб. Я больше не вижу. Я не слышу, не ощущаю. Я умер.
— Любовь.
— Джонни.
Я жив. Просто отрубился. Интересно, надолго? Блять, как же дерьмово. Сердце колотится, как сумасшедшее, тяжелыми толчками бьётся в самое горло. В глазах двоится. К горлу подступает тошнота. Держись, Ви. Не смей блевать на кровать.
Кажется, я так и остался лежать на боку, с рукой на лице. Странная всё-таки привычка. Зачем это делать, Ви, закрывать лицо рукой? А, впрочем, какая уже, нахуй, разница.
Задранная футболка липнет к груди, волосы ко лбу. Во рту металлический привкус. Кажется, я прокусил губу. С живота стекает сперма. Надо бы вытереть, но я не в состоянии даже просто пошевелить рукой. Я наблюдаю, как розовая капля стекает по животу. Щекотно. Кстати, а почему розовая? А, ну да, это не сперма розовая, это просто блядская неоновая вывеска за окном. Моя сперма белая. Это хорошо. Вот это, блять, действительно хорошо. Хоть что-то в этом ёбаном мире не меняется.
— Я уж думал, ты обнулился.
Он всё ещё здесь? Ну конечно, не могло же всё быть так просто. Только не с ним, не с нами. Если он ещё здесь, значит должно быть продолжение.
— Бля, — это всё что я способен из себя выдавить. Кроме блевотины, конечно.
— Ну извини, не знал, что на тебя так хуёво влияют такие…взаимодействия.
Да, Джонни. Конечно, ты не знал.
— Так как, видел небо в алмазах?
— Подожди, — говорю, — дай отдышаться.
Он лежит у меня на коленях. В зубах потухшая сигарета. На глазах излюбленные им авиаторы. На кой хер ему очки в такой темноте? Он подкидывает какую-то штуку, вроде мяча. А, нет, не мяч, какой-то кубик. Подбрасывает и ловит. Подбрасывает — ловит.
Вроде уже полегче.
— Какой-то сюр, — говорю я, а сам, как загипнотизированный, смотрю на взлетающий кубик, — ну и что это, блять, было?
— А сам-то как думаешь?
Он больше не бросает кубик. Он смотрит на меня. Я не вижу глаз, но чувствую его взгляд. Просто знаю, как он смотрит. Внимательно, выжидающе. Как будто от моего ответа что-то зависит.
Тест на создание представлений высшего порядка. Говорите первое…
— Изнасилование.
А я уже неплохо успел разобраться в интонациях этих его усмешек. Конкретно вот эта говорит о том, что он счёл мою нешутку несмешной.
— Ну, так пожалуйся, блять, в полицию. «О боже, помогите, меня изнасиловала собственная рука».
Он замахивается, и чёртов кубик вылетает в окно. Закрытое. Бах.
Так и лежит. Смотрит в потолок. Думает о чём-то. О чём, интересно?
Его голова на моём бедре. Я не чувствую тяжести. А может, и хотел бы. Хотел бы почувствовать, как его волосы скользят по моей коже. Наверно, это приятно. Интересно, они мягкие или жёсткие? Я бы хотел, правда хотел, это знать.
— Это любовь, Ви. Ёбаная любовь.
Я ослышался. Да точно, блять, ослышался. Жаль, что в моей руке нет чего-нибудь, чего-нибудь, например, стакана виски. Я бы мог сделать глоток, закашляться, мог бы оросить его самодовольную рожу сверху донизу. Как в какой-нибудь тупой комедии. Виски вперемешку с моей слюной стекал бы по его лицу, волосам, губам. Было бы забавно.
— Это типа сейчас было признание? — спрашиваю.
Интересно, получилось достаточно иронично? Он сдвигает очки, теперь я вижу его глаза.
— Бля, Ви, ты реально дебил или прикидываешься? Это объяснение.
Круто. Интересно, я правда уже должен был что-то понять, или мы пока играем в эту его любимую игру. Ту, что называется «Постебёмся над Ви, ему же это, пиздец, как нравится».
— Объяснение, Джонни — это, когда объясняют. Ну так, блять, давай, объясняй.
— Покурим?
Конечно, хуй тебе, Ви. От игры не будет никакого удовольствия, если всё закончится слишком быстро.
— Ну давай.
Сигареты под подушкой, на своём законном месте. Когда я начал хранить их там?
Никотин разливается по телу. Никотин просачивается в кровь. Это тоже приятно. Интересно только, кому: ему или мне?
Я прилежно курю. Одна затяжка, вторая. Хороший мальчик, Ви. А он встаёт с кровати. Бродит по комнате туда-сюда. Нервничает что ли? Останавливается на секунду и снова ходит. Что ж, подождём. Туда-сюда. Окно, шкаф, стена. Окно, шкаф…
Он резко тормозит:
— Правда не доходит?
— Нет.
Но ты же так этого не оставишь, Джонни. Нет, ты не оставишь.
— Бля.
Снова тишина. Его шаги абсолютно бесшумные, но, кажется, я уже начинаю их слышать. Я бы хотел слышать, как бьётся его сердце. Забавно, у него ведь нет сердца. Есть только моё.
— Ты любишь меня, Ви. Думаешь, что любишь.
Да уж, Джонни. И почему из нас двоих ты считаешь идиотом меня? Или это твои знаменитые лаги, на которые ты так любишь валить любую хуйню. Мне больно, мне прострелили плечо, а ты хватаешься за него только через полминуты. Как всегда. Краткая история любви в стиле Найт-сити: Ви любил, Ви страдал, Ви устал, Ви скоро сдохнет. А что Джонни? А до Джонни, блять, только дошло.
Ну, зато теперь я посмеюсь.
— Звучит дерьмово, Джонни.
Он тут же оказывается рядом со мной. Резко, слишком резко. В глазах рябит. Только что был у окна, а теперь между нами не больше нескольких дюймов. А на самом деле ни то, ни другое.
— Ты даже не представляешь, насколько, Ви. Даже не представляешь.
Я молчу. Хватит уже с меня этого дерьма. Не хочу об этом думать. Просто не хочу.
Теперь он лежит рядом. Я не вижу его лица из-за дыма.
— Ну так, может посвятишь меня, почему это так плохо?
Браво, Ви. Сдался, даже не начав сражение. Бросил знамя к ногам врага, даже не начав бой. Молодец, чумба. А мог бы возразить что-нибудь, хоть ради приличия. Хотя зачем? Что это изменит?
— Да, блять, потому что, Ви, потому что. Мне все причины перечислить, или самые тупые всё-таки пропустить? Типа тех, что я — ёбаная энграмма, застрявшая в твоей тупой башке.
А ты, оказывается, любишь драмы, Джонни. Кто бы мог подумать. Раньше как-то не замечал. Думал, ты из тех, кто не прощается и никогда не выясняет отношений. Что ж, видимо, нам ещё есть чем друг друга удивить, да?
И, кажется, теперь наконец-то моя очередь испускать циничные усмешки.
— Так и к чему это всё, Джонни? К чему представление с дрочкой? Эффектная подводка к разговору в стиле Сильверхенда?
Он качает головой. О, эту усмешку я тоже знаю, она называется «Ви — ебаный дебил».