— И сколько мне осталось, Андерс?
— Примерно полгода, может чуть больше. Потом наступит резкое ухудшение. Период перед смертью будет тяжелее всего. Придется нелегко.
Полгода, да? Ох, Андерс. Какой же ты всё-таки идиот. Ты ведь не знаешь, что такое полгода. Тебе ведь кажется, что это так мало, да? Когда-то я знал одного парня, его звали Ви. Он тоже так думал.
— Ситуация тяжелая, Ви. Но сдаваться пока рано. Ещё есть варианты.
— Ну и какие же?
Действительно, какие? Вырезать из меня ещё кусок?
Он не смотрит на меня. Ему не нравится мой взгляд. Не нравится мой рот, искривившийся в жалком подобии улыбки. Я понимаю тебя, Андерс, старина. Честное слово. Помнишь, я говорил про парня, которого звали Ви? Я знаю, что тебе не нравится, потому что ему бы тоже не понравилось.
— В корпорации «Арасака» научились обманывать смерть. Всё что от тебя требуется — это просто нам довериться.
Довериться, да? Довериться? Надеюсь, это ты так шутишь, Хелльман. Да-да, я знаю, тебе не нравится, как я смеюсь.
— У нас существует пилотная программа «Сохрани свою душу». Твоему телу осталось уже не долго. В любом случае, его лучше покинуть. Мы создадим энграмму твоего разума и сохраним её в «Микоши».
Да нет, ты точно шутишь. Ты же не можешь на самом деле загонять мне этот бред, да? Ладно-ладно. Давай я тоже сделаю такую же серьёзную морду. Может, будет повеселее.
— То есть новое тело я, конечно же, не получу, так?
— К сожалению, мы пока не решили проблему совместимости.
Да уж, к сожалению. Ни разу. А по телеку я только что видел… Даже не знаю. Прости, Андерс. Не могу придумать достойный ответ. Куда мне до твоего чувства юмора.
— Просто из чистого любопытства, Хелльман, скажи мне, где тут подвох?
— Все наши условия и гарантии прописаны в договоре. Если хочешь жить, просто подпиши его.
Он сует мне в руку планшет.
Договор, значит. Ну нет, это уже слишком. Это будет слишком большим оскорблением твоей памяти, Джонни, если я стану читать эту муть.
— А если я откажусь?
— Хозяин-барин. Твои вещи уже собраны, шаттл отвезет тебя на Землю. Ты умрёшь ещё до начала зимы.
Синяя таблетка или красная, Ви? Синяя или красная? А всё же тот парень, Ви, был редким дебилом. Он ведь серьезно думал, что тут есть из чего выбирать. То есть правда. Интересно, было бы ему сейчас стыдно?
— Красная, Джонни.
— Прошу прощения?
— Да так, мысли вслух.
— Ну, и что ты решил?
Давай, Ви, соберись. Прекрати ржать, а то останешься здесь. Посмотри на него, посмотри на Хелльмана. Не будь он настолько тупым самодовольным хуилой, уже пристрелил бы тебя нахер.
Я сажусь. Это нелегко, но надо постараться. Вот так. Молодец, Ви. Почти образцовая небрежность. Планшет летит к херам собачьим.
— Я решил… я решил, что иди ты нахуй, Хелльман. Ну-ну, не обижайся. Предложение было дерьмовое, но спасибо тебе. Правда, спасибо.
— Серьёзно? Предпочитаешь сдаться, отметая единственную надежду на жизнь?
Ловко, Хелльман. Действительно ловко. Прежний Ви бы засомневался. Подожди, или ты правда не понимаешь? Что такое жизнь, Андерс? Я бы спросил, но лучше не буду. Зачем сотрясать воздух? Слова только отскакивают от таких, как ты. Джонни знал это. Прощай, Андерс. Не будем усложнять. Хотя, подожди.
Я окликаю его у самой двери:
— И я правда долечу до Земли, Андерс? Честно-честно?
Он оборачивается. Смотрит на меня. Внимательно, оценивающе. Раздражение, которое он так старается скрыть, так и рвется наружу.
— К чему этот вопрос?
Я пожимаю плечами. Преувеличенно. Гротескно. Иногда, чтобы тебя поняли, лучше всего ничего не говорить.
— Да, Ви. Долетишь.
— И вы совсем не боитесь?
Он глубоко вздыхает и прислоняется к стене.
— Хочешь начистоту, да? Я видел твои тесты, Ви. И записи с камер. И тебя. Признаться, мне всё это не нравится. Я бы предпочёл решить вопрос раз и навсегда. Но, к твоему счастью, решаю не я. Так что ничего не поделаешь, насчёт тебя были даны чёткие указания.
— Вот, значит, как.
— И что же ты собираешься делать, Ви?
Спокойно, Ви. Просто заткнись. Ты и так уже растрепал лишнего. Просто молчи.
Я пожимаю плечами максимально беспечно.
— Не знаю, Андерс. Наверно, буду бухать, трахаться и ночами рыдать в подушку. Что ещё полагается делать в таких случаях?
Не нравится мне его взгляд. Не нравится, как он хмурит брови. Довыёбывался, Ви. Молодец.
Когда он начинает говорить, от шутливо-пренебрежительного тона не остаётся и следа.
— Ты — никто, Ви. Ходячий труп. Космическая пыль. Что ты можешь? Будешь стоять на Чпок-стрит и орать, что знаешь правду об «Арасаке»? У тебя нет ничего. Ни денег, ни влиятельных друзей. Ты не представляешь угрозы. Но, не сомневайся, за тобой будут присматривать. Прощай, Ви. Что бы ты не решил… Сам понимаешь, не могу пожелать тебе удачи.
Дверь за ним закрывается. Что думаешь, Джонни? Мне вот кажется, что этот хер первый раз сказал правду за всё наше ёбаное свидание. Ну, оно и к лучшему, так ведь?
Пора собираться. Сумка, куртка Джонни. Вроде всё. Хотя…
На глаза попадается кубик. Мирно лежит на столе. Что ж, это пока. Я беру его в руку, подкидываю пару раз. Почему бы и нет? Не повезло тебе, кубик. Тебе очень не повезло.
Я иду по коридору.
Знаешь, Джонни, а ты ведь здорово меня напугал. Ну, ты знаешь, я ведь реально поверил, что тебя больше нет. Я теперь вспомнил, ты ведь говорил, что нас теперь не разделить. Только я тогда не понял. Прости, до меня и правда долго доходит.
Люк закрывается у меня за спиной. Передо мной Земля, передо мной Мир. Красиво. Ты ведь никогда не был в космосе, Джонни? И я тоже. Странно, да? Сколько дерьма случилось, сколько ещё случится. А мир всё также прекрасен. Вселенной плевать на нас, но ты это и так знаешь, верно? Мы — ничто, космическая пыль, как говорит Хелльман. Сучий сын сам не понял, насколько он прав. И тем не менее, ты научил меня, что даже пыль может распоряжаться своей судьбой.
Я понял, Джонни. Правда, понял. Может быть, не всё. У меня не так много времени, в этом Хелльман тоже прав. Возможно, всего понять я уже не успею. Но это ничего. Зато я знаю, что делать.
Не знаю, хотел бы ты этого, Джонни, или нет. Но я уже решил. Кажется, нам придётся начать сначала. Будет непросто, но ничего не поделаешь. Я сделаю это. Я успею. Ради тебя. Ради Ви. Ради нас.
Ради нас, Джонни, те, кто возомнил себя богами, задохнутся в собственном аду. Сабуро хотел вечности — я ему её обеспечу. И, будь уверен, она ему не понравится. Как там говорил Ёринобу? Если бомбы не работают, остаётся самому стать бомбой. Не знаю, какой у тебя был план, Ёринобу, но ты подал мне идею. Колесо рухнет, Джонни. Кубики взорвутся. Не будет больше раздавленных мышат. Я тебе обещаю.
Тот ли это смысл, который ты искал? Не знаю. Правда, не знаю. Но для меня хватит и такого.
Ты спрашивал, кто я, Джонни? Спрашивал много раз. Знаешь, это глупо, но почему-то не выходит из головы. Помнишь фильм, старый фильм, его крутили, когда мы выполняли заказ в том стрёмном кинотеатре в Уэстбруке? Ты говорил, это хороший фильм. Я не смотрел его целиком, и вряд ли уже посмотрю.
Так кто же я?
Ви умер, Джонни. Нет больше Ви, наивного дурачка, которого ты знал. Того Ви, которому казалось, что кому-то в этом ёбаном мире не плевать на него, который наивно верил, что кто-то вытащит его за волосы из собственного дерьма. Прежний Ви умер, поплатившись за свою глупость. Уже дважды.
А теперь… Теперь остаётся только месть. Месть — вот всё что у меня осталось. Я — месть. Ви — это месть. Ви — значит Вендетта.
Я обещал закрыть тебя от пули, Джонни. Я не выполнил обещания. Я всё проебал. Но я могу ещё сделать кое-что. Чёрт, а всё-таки, надеюсь, когда мы снова встретимся, ты мне улыбнёшься.