— Ладно, во-первых, он размером с горошину, так что винить его пока не за что, — говорю я, указывая на два оставшихся куска пиццы. — И, во-вторых, мы еще даже не знаем, он ли это. Он может оказаться и ей.
— Если у нас будет «она», я бы предпочел, чтобы она оказалась «ей», а не «он» пытался быть «ей». Это кажется слишком сложным, но дети сами по себе трудные создания.
Я закусываю губу, лишь бы не улыбнуться на его глупую шутку.
— Ты понимаешь, о чем я, умник.
— Ага, понимаю. — Сейчас Деклан улыбается такой таинственной полуулыбкой, словно он один посвящен в какое-то таинство.
Это чертовски подозрительно, и я хмуро изучаю его.
— Что?
Полуулыбка превращается в широкую улыбку с ямочками на щеках и ослепительным рядом зубов, когда Деклан наклоняется вперед и обхватывает мое лицо ладонями. Его губы касаются моих, с нежностью и теплотой, но одновременно страстно и требовательно.
Когда он наконец отстраняется, я задыхаюсь, а голова идет кругом.
— Что это было? — Я облизываю губы, все еще чувствуя его вкус. Не думаю, что пальцы на моих ногах когда-нибудь перестанут поджиматься, но меня все устраивает.
Он пожимает плечами, как будто в этом нет ничего особенного — словно его поцелуй только что не потряс меня до глубины души.
— Именно такой поцелуй я должен был подарить тебе, когда ты вошла в дверь.
Я прижимаю ладонь к колотящемуся сердцу, от чего ямочки на щеках Деклана становятся еще глубже.
— Немного сводит с ума? — с надеждой спрашивает он.
— Немного сводит, — отвечаю я и притягиваю его на второй раунд.
Но вместо того, чтобы поцеловать меня — по-настоящему поцеловать — Деклан быстро прижимается губами к моему лбу и встает, избегая смотреть мне в глаза, пока собирает наши тарелки.
— Ты, должно быть, устала, — говорит он и выбрасывает мусор в ведро.
Я откидываюсь на спинку стула, разочарованная, но не удивленная. С тех пор, как три недели назад он открыл истинные глубины моего долбаного прошлого, он держится на расстоянии. Ну, по крайней мере, в сексуальном плане. Когда мы спим ночью, он обнимает меня крепче, чем спандекс Джона Гудмена. И, если не считать одной неловкой попытки секса, когда он каждые пять секунд спрашивал, все ли со мной в порядке, с тех пор он ко мне не прикасался. Моя вагина начинает принимать это на свой счет.
Я вздыхаю и потираю лоб.
— Устала.
Он прислоняется к стойке, скрещивает руки на груди и хмуро смотрит на меня.
— Тебе следует меньше работать, — хоть его заявление и адресовано мне, он, похоже, приходит к какому-то решению, пока произносит эти слова. — Возможно, тебе не стоит больше работать в зале.
— Что? Нет, — возражаю я, с усилием отрывая свою уставшую задницу от стула, и встаю перед ним. — Мы решили, что я останусь до январских занятий, помнишь? Я еще не уезжаю. — Мне нужно чем-нибудь заниматься до этого времени. Я не смогу просто сидеть без дела и весь день пялиться в телевизор, пока Деклан тренируется и работает. Я должна чувствовать себя полезной.
Деклан выглядит самодовольно, когда отталкивается от стойки.
— Прости, котенок, но это решать не тебе. Как владелец, я решаю, работать тебе в моем зале или нет.
Я выпячиваю подбородок, когда Деклан проходит мимо. Неужели он до сих пор не понял, что не может указывать мне, что делать?
— Ты не можешь меня уволить, — говорю я, скрещивая руки и копируя его нахальное выражение. — У меня есть письменное подтверждение.
Он останавливается и оборачивается.
— Ты права, не могу. Но я могу отстранить тебя от работы, скажем, до двенадцатого января.
Это первый день весеннего семестра. Или тот день, когда я планировала уволиться, чтобы посвятить себя учебе.
Я прищуриваюсь.
— Ты этого не сделаешь.
Он вскидывает бровь, словно предлагает проверить.
— Ублюдок, — фыркаю я и, протискиваясь мимо него, направляюсь в нашу комнату.
Деклан окликает меня, но в ответ я хлопаю дверью.
Стягиваю рабочую футболку и лифчик и швыряю их в корзину. Затем рывком открываю верхний ящик комода, от чего на нем все трясется, и хватаю одну из простых белых футболок Деклана. Я собираюсь натянуть ее на себя, когда входит Деклан.
— Малышка…
— Нет, — шиплю я сквозь зубы и несколько раз хлещу его футболкой. — Не смей называть меня малышкой или котенком!
Сперва он пытается блокировать рукой мои удары, но потом просто упирается руками в бедра и молча терпит со злым взглядом и стиснутыми зубами. Когда я, наконец, немного выпускаю пар, у Деклана начинают ходить желваки и раздуваются ноздри.
— Ты закончила свою маленькую истерику или хочешь продолжить?