— Да, может быть, — кивнул Захария. — Но мы пришли, попросили и теперь ждем ответа.
— Ну что ж, я отвечу. — Джон поднял Библию еще выше, и на ее кожаном переплете блеснуло отражение огня. — Вам нужно ЭТО, а не моя жена.
— Мистер Крикмор, — сказал Захария, — вы не поняли. Я — чипенский священник.
У Джона отвисла челюсть. Кровь отхлынула от его лица, а Библия медленно опустилась вниз.
— Священник? — эхом откликнулся он. — И вы... вы тоже видели эту штуку?
— Да, — сказал Стентон и хмуро уставился на огонь. — О да, я ее видел. Не очень ясно и недостаточно близко... но видел.
Последовала долгая пауза, лишь поленья потрескивали в камине, да ноябрьский ветер тихо напевал на крыше. Рамона, скрестив руки на животе, качалась в кресле и смотрела на Джона.
— Поймите меня, — произнес священник. — Мы не хотели приезжать сюда. Но это... это нечестно — не пытаться сделать хоть что-нибудь. Я сделал все что мог, а смог я, как выяснилось, очень мало. Есть люди, которые знают о вашей жене. Благодаря им и мы узнали о ней. Я молил Бога об этом, хотя и не понимаю этого, однако мы пришли сюда и попросили. Вам понятно, мистер Крикмор?
Джон вздохнул, стиснул челюсти и снова уселся на стул.
— Нет. Совершенно непонятно.
Теперь его внимание было приковано к жене. Что она скажет? Библия холодила ему руки, как металлический щит.
— Такого не может быть, — сказал он. — Никогда не бывало. И никогда не будет.
Рамона слегка повернула голову, и ее профиль четко высветился на фоне огня. Просители ждут, они проделали долгий путь и теперь должны получить ответ.
— Пожалуйста, оставьте нас на пару минут вдвоем, — обратилась она к священнику.
— Конечно, мэм. Мы выйдем и подождем в грузовике.
Мужчины вышли наружу в сгущающиеся сумерки. В открытую дверь ворвался холодный ветер, и языки пламени неистово затрещали.
Рамона некоторое время молча раскачивалась в кресле, ожидая, что муж заговорит первым.
— Ну? Что дальше? — спросил Джон.
— Мне надо ехать.
Джон испустил долгий вздох.
— Я думал, все кончено, — произнес он. — Я думал, ты больше не можешь... делать такие вещи.
— Я никогда ничего подобного не говорила. Никогда.
— Это грешно, Рамона. Тебе грозит Ад. Ты понимаешь это?
— Чей Ад, Джон? Твой? Я не верю в Ад, находящийся в центре земли, и чертей, бегающих с вилами и сковородками. Ад находится прямо здесь, на земле, Джон, и люди могут попасть туда, даже не подозревая об этом, а назад им уже не выбраться...
— Прекрати!
Джон вскочил со стула и быстро подошел к камину. Рамона перехватила его руку и прижала ее к своей теплой щеке.
— Неужели ты не понимаешь, что я стараюсь делать все возможное? — мягко спросила она дрожащим голосом. — Так устроен мир: нужно стараться делать все возможное, все, что в твоих силах...
Неожиданно Джон опустился на колени и поцеловал ее руки. Рамона почувствовала, что он плачет.
— Я люблю тебя! Бог свидетель, как я люблю тебя и ребенка, которого ты скоро родишь. Но я не могу сказать «да» всему этому. Просто... не могу... — Его голос сорвался. Он высвободил руку и встал, повернувшись лицом к огню. — Это грешно, это нечестиво, вот все, что я знаю. И если ты настаиваешь, Бог тебе судья. — Джон вздрогнул, услышав, что Рамона поднялась с кресла.
Она тихонько коснулась его плеча, но он не обернулся.
— Это не мой выбор, — произнесла Рамона. — Но я такой родилась. И буду нести свой крест.
Она вышла в маленькую спальню, где сквозняки просачивались сквозь мельчайшие щели в сосновых стенах. Прямо над изголовьем кровати висела прекрасно выполненная вышивка, на которой был изображен пламенеющий красными и оранжевыми красками осенний лес — вид с передней террасы дома. Возле комода из кленового дерева, свадебного подарка матери, — календарь на 1951 год. Первые пятнадцать дней ноября были вычеркнуты.
Рамона — ее живот казался просто огромным! — приложила немало усилий, чтобы влезть в джинсы и тяжелый коричневый свитер. Затем она надела толстые коричневые носки, мокасины и обвязала вокруг головы бледно-розовый шарф. После долгого бабьего лета погода словно сорвалась с цепи, и дождевые облака наползали с севера. Холодный ноябрь — большая редкость в Алабаме, но нынешний месяц напоминал неуклюжего серого медведя в шубе из ледяного дождя. Сражаясь со своим стареньким пальто из шотландки, Рамона заметила, что Джон стоит на пороге спальни. Он строгал перочинным ножом деревяшку, но когда Рамона поинтересовалась, не желает ли он составить ей компанию, повернулся и снова уселся на свой стул. «Нет, конечно же, нет», — подумала она. Ей придется действовать, как всегда, одной.