— Зима уже в пути, — сказала Рамона. — Она будет очень холодной, судя по тому, какими толстыми стали сосны.
— Я знаю. — Билли взглянул на мать. — Я не хочу оставаться таким, какой я есть, мама. Я никогда не просил об этом. Я не хочу видеть духов и черную ауру. Я хочу жить как все.
— В твоей крови заговорил отец, — усмехнулась Рамона. — Я тоже не хочу. Никто никогда не обещал тебе, что это будет легко...
— Но у меня не было выбора.
— Это правда. Но его и не должно было быть. О, ты можешь жить как отшельник, порвав с внешним миром, как это пыталась сделать я после твоего рождения, но рано или поздно судьба постучит в твою дверь.
Билли сунул руки в карманы и поежился от порывов холодного ветра. Рамона обняла его. Боль сына почти разбила ей сердце. Но она знала, что боль укрепляет душу, закаляет волю, и когда он наконец переживет ее, то станет еще сильнее.
Вскоре Билли вытер глаза рукавом и сказал:
— Со мной все в порядке. Прости, что я... вел себя, как ребенок.
— Пойдем, — предложила Рамона, и они вместе стали спускаться к дороге. До дома было больше двух миль, но они не спешили.
— Что мне теперь делать? — спросил Билли.
— Не знаю. Посмотрим.
Рамона некоторое время молчала, и Билли понял, что Рамона размышляет о чем-то важном. Они дошли до ручья, журчащего между плоских камней, и Рамона внезапно остановилась.
— Мои ноги уже не те. В детстве я могла бегом преодолеть весь этот путь, даже не задохнувшись, а теперь я уже икаю, как лягушка. — Она села на камень, на котором были нацарапаны чьи-то инициалы. Билли лег в траву на живот, наблюдая, как поток воды огибает камни. — Есть кое-что, о чем я должна тебе рассказать. Я молчала при жизни отца, но он прекрасно об этом знал. Выслушай меня и не прерывай, а потом сам решишь, как тебе поступить.
— О чем ты хочешь мне рассказать?
Рамона посмотрела вверх, на стаю ворон. Далеко в вышине солнце отражалось от карабкающегося к облакам самолета.
— Мир меняется слишком быстро, — сказала она словно сама себе. — Люди дерутся на улицах, убивают и ненавидят друг друга; дети употребляют наркотики; то тут, то там безо всяких причин вспыхивают войны... мне становится жутко, потому что зло ходит, не оглядываясь, и меняет свое обличье и голос в поисках новых жертв. Оно рыщет повсюду, желая все больше и больше. Ты видел его однажды давным-давно в коптильне.
— Меняющий Облик, — утвердительно произнес Билли.
— Правильно. Он проверял тебя еще раз на карнавале, но ты оказался сильнее, чем он предполагал.
— А ты когда-нибудь видела его?
— О да. Несколько раз. — Рамона взглянула на него, прищурив глаза. — Он все время насмехался надо мной и старался обмануть меня, но я все время его раскусывала. Я не позволила ему проникнуть в мое сознание; я не позволила ему заронить во мне сомнение относительно моих способностей. Но теперь моя работа почти закончена, Билли. Теперь Меняющий Облик не видит во мне угрозы; он хочет тебя и сделает все возможное, чтобы до тебя добраться.
— Но со мной будет все в порядке, да? До тех пор, пока я не дам ему проникнуть в мое сознание?
Рамона молчала, прислушиваясь к шуму ветра в ветвях деревьев.
— Меняющий Облик никогда не сдается, Билли, — тихо сказала она. — Никогда. Он стар, и он умеет ждать. Он рассчитывает захватить тебя врасплох, когда ты этого не ожидаешь, в момент твоей слабости. И он очень опасен, когда питается умершими, как зверь, который гложет кость. Он вытягивает у духов энергию, чтобы стать сильнее. И я не знаю пределов его силы, пределов его возможностей. О, как много тебе еще нужно узнать, Билли! — Некоторое время она молча смотрела на него. — Но я не могу тебя этому научить. Жизнь научит.
— Тогда я научусь, — ответил Билли.