Силы Вирги иссякли. Он увидел свое отражение в луже, натекшей с его лица. Это были соки его тела. Его жизнь.
Сознание покидало его. Миллионоголосый хор грянул громче, громче, и падающий ничком в песок Вирга полностью оглох.
19
Откуда-то из глубин тьмы возникла рука и закружила над его лицом, целясь выцарапать ему глаза. Вирга в отчаянии попытался отдернуть голову, отвернуться, но не мог этого сделать. Он был словно пришпилен к земле, лишен возможности защищаться. Он застонал и забился, пытаясь увернуться от страшных скрюченных пальцев, которые, подрагивая, медленно приближались к его открытым глазам. Рука постепенно разрасталась, делалась все шире и жилистее, заслоняла от Вирги весь мир. Он заметил, как дрожат сухожилия, предвещая острую боль в глазницах, которые вот-вот опустеют. С истошным «Нет!» Вирга начал сопротивляться.
Рука вдруг вспыхнула. В считанные секунды она сгорела дотла и рассыпалась пеплом. Он увидел очертания другой руки. Она легла ему на лоб, и ее прикосновение успокоило Виргу, принесло блаженное избавление от боли, с каждым вдохом разрывавшей все его тело. Он попробовал разглядеть, кто это, но ему на глаза легла ладонь, и он забыл обо всем, кроме неги отдохновения.
Незнакомый мужской голос произнес:
— Жара нет. Спите.
И Вирга провалился в сон, в котором он снова шел под парусом на «Чарльзе», а рядом, крепко держа его за руку, стояла Кэтрин, и от нее пахло корицей.
Когда он опять открыл глаза, ему почудилось, будто он наяву чувствует запах теплого дерева обшивки, мягкую податливость реки. Но вокруг по-прежнему царила тьма, и в первый момент Вирга подумал, что его сон продолжается. Он лежал с открытыми глазами и прислушивался.
Вдалеке гудели насекомые; вспомнив о них, Вирга вздрогнул. Что-то горело. Вирга слышал тихое потрескивание, чувствовал запах дыма. Он лежал на раскладушке в палатке из козьих шкур. За откинутым пологом в маленьком костре трещали палки и ветки. Была ночь, но сколько прошло времени с тех пор, как он заблудился в пустыне, Вирга не знал. Попытавшись подняться, он понял, что ему на руку наложена самодельная шина — несколько прутьев, притянутых к кисти тряпичным бинтом.
Вирга осторожно откинул одеяло, встал и покачнулся, оглушенный внезапным приливом крови к голове. Когда головокружение прошло, он подошел к выходу из палатки. Снаружи стоял потрепанный джип с лобовым стеклом в паутине трещин. Над огнем жарилось на вертеле не то мясо, не то какая-то птица. Вирга хотел уже выйти из палатки, когда в его поле зрения появился высокий худощавый человек в широкополой шляпе и охотничьей куртке с множеством карманов. Он нагнулся и стал подкладывать в костер прутья и ветки из принесенной им охапки, затем занялся мясом. Вирга прищурившись смотрел, как он поворачивает вертел, чтобы мясо не пригорело, а потом садится у огня, подобрав под себя ноги, и замирает без движения, устремив взгляд на далекие костры, мерцающие на другом краю пустыни.
Человек этот, казалось, чего-то ждал. Выражение напряженного спокойствия не сходило с его лица. Лет ему вроде бы немного, но точно определить его возраст Вирге мешал неверный свет костра. Незнакомец был светловолосый, белокожий — вне всяких сомнений, не араб — и казался даже хрупким, но у него были странные глаза. Они смущали, и Вирга засомневался, сможет ли выдержать их прямой взгляд. Они блестели, отражая огонь костра, и словно бы впитывали на миг золотистый отблеск пламени, прежде чем вновь потемнеть, как будто не имели своего постоянного цвета. Человек протянул руку к вертелу и при этом повернул голову на несколько дюймов влево. Он посмотрел прямо на Виргу, точно с самого начала знал, что тот прячется за пологом палатки, посмотрел так внезапно и пристально, с такой силой, что сердце у Вирги бешено заколотилось, и профессор попятился.