Слева от церкви был сборный дом с несколькими окнами и каменным дымоходом, над которым стоял короткий столб белого дыма. В окне кто-то мелькнул, и в следующий миг дверь распахнулась.
Сутулый пожилой человек в темно-коричневом свитере сказал:
— Доктор Вирга, верно? Мы ждали вас. Проходите, пожалуйста.
Вирга вошел в комнату, освещенную керосиновыми лампами. Для лучшей теплоизоляции стены были оклеены старыми газетами. Вирга увидел картину — аляповатое изображение Христа в золотом нимбе. На полу лежали шкуры. В широком каменном очаге горел огонь, и Вирга немедленно подошел к нему, чтобы вобрать тепло. Человек в свитере взял у Вирги шубу и перчатки и сказал:
— Вы издалека?
— Да. Я очень долго добирался сюда.
— Меня зовут Томас Лар. Я местный священник.
Вирга пожал протянутую ему руку. Ладонь у Лара оказалась жесткая, как продубленная кожа. Вирга спросил:
— Вы лютеранский пастор?
— Да. Мы приехали сюда, когда мой предшественник заболел и умер. Его могила на окраине поселка. — Пастор крикнул кому-то в соседнюю комнату: — Дорти, у нас новый гость. Чай готов?
В комнату вошла женщина одних лет с пастором. С морщинистого обветренного лица смотрели глаза, в которых ярко светилась живительная надежда. Пасторша поздоровалась и спросила:
— Доктор Вирга?
— Да.
— Покушаете с дороги? Хотите бульону?
— Да, это было бы превосходно. Благодарю вас.
Она улыбнулась и, кивая, вернулась в маленькую кухоньку.
Майкл неторопливо снял огромную шубу, потом более легкую парку и повесил их сушиться на деревянную вешалку у огня.
Вирга заметил за окном лучи света и движение призрачных фигур в темноте.
— Эскимосы очень любопытный народ, — объяснил Лар. — Они не имеют в виду ничего плохого. Вы напугали их, а теперь они успокоились и вышли набрать льда, чтобы растопить его и получить воду. Их растревожил шум самолета и внезапное оживление в поселке.
— Они ведь не тронут ящик? — спросил Майкл.
— Нет, нет, — заверил Лар. — Пусть это вас не тревожит.
— Что за ящик? — спросил Вирга, поворачиваясь к Майклу.
— Я кое-что привез.
— Я его не видел.
Лар сказал:
— Мы оставили его на складе. Там с ним абсолютно ничего не случится. Никто его не тронет.
Вирга по — прежнему смотрел на Майкла.
— А что в нем? — спросил он.
Вошла пасторша с чаем. Чай был густой, черный и оседал на стенках глиняных чашек. Майкл и Вирга молча стали пить.
Лар удобно устроился на стуле у огня и сказал:
— Вот так. Мы с вашим другом обсуждали проблемы распространения христианского учения среди эскимосов-кочевников, доктор Вирга. Его взгляды показались мне чрезвычайно интересными.
— Вы здесь единственная датская семья? — спросил Вирга.
— Да. Как ни странно, эскимосы отнеслись к нам очень хорошо. Мы к ним тоже. Удивительный народ! Когда я решил, что хочу отправиться миссионером на Север, я перечитал множество книг о местных обычаях. Даже ходил на лекции по эскимосской культуре. Но все это не идет ни в какое сравнение с личными наблюдениями. Связь эскимосов с землей, с природой абсолютна.
— Белые люди, явившиеся сюда проповедовать им учение Христа, — заметил Майкл из угла комнаты, — в некоторых отношениях очень им повредили.
Старый пастор засмеялся и махнул рукой:
— Да, да. Совершенно с вами согласен. Здесь побывало несколько нечистоплотных субъектов, выдававших себя за миссионеров. К несчастью, с ними сюда попали венерические болезни и алкоголизм. Сейчас правительству Дании приходится ограничивать ежемесячное поступление спиртного к эскимосам: бутылка спирта, две бутылки вина или двадцать маленьких бутылок пива. Пьянство — вот главный недуг Гренландии. И еще самоубийства. В этом году здесь у нас покончили с собой шесть человек. Почему, не знаю. У них так быстро меняется настроение. Они непредсказуемы. А знаете ли вы, — повернулся он к Вирге, — что много лет назад, наслушавшись голландских миссионеров-христиан, отцы-эскимосы убивали сыновей, чтобы этим доказать свою преданность религии? Да, это правда. Невероятно, но правда. Но, конечно, тогда эскимосы были куда наивнее. И все же, — продолжал Лар, — в них по-прежнему много первобытного. В летние месяцы, когда лед в заливе начинает таять, пиньярторсьюты, лучшие охотники, прежде чем выйти на лед, молятся каждый своему — и только своему — божеству. Животным, ветрам, приливам: у всех у них есть духи, такие же переменчивые, как сами эскимосы.