Выбрать главу

— Да, это правда, — признал отец Робсон, делая шаг к мальчику. — Но я не верю, что ты такой, Джеффри.

Ваал резко повернул голову, и его глаза полыхнули столь жутким и неестественным светом, что отец Робсон остановился, точно наткнулся на стену.

— Не подходите, — негромко предостерег ребенок. Убедившись, что священник готов подчиниться, Ваал вновь обратил взгляд на полки с книгами. — Вы психолог. Что вы видите во мне?

— Я психолог, но не телепат, — ответил Робсон, прищуриваясь. Не почудились ли ему эти красные огоньки? Вероятно, виновато скверное освещение. — Если я не могу подступиться к тебе в обычном смысле этого слова, то уж проникнуть в твое сознание мне и подавно не дано.

— Тогда я сам расскажу вам, что вы во мне видите, — сказал Ваал. — Вы полагаете, что у меня не в порядке психика; вы полагаете, что на меня повлияло некое событие — или ряд событий — моего прошлого. Правильно?

— Да. Как ты это узнал?

— Я очень люблю книги, — ответил Ваал, вскидывая глаза на отца Робсона. — Вы ведь сами так сказали?

Отец Робсон кивнул. С подобным ребенком ему еще не приходилось иметь дела. В нем была некая странность: этот обычный с виду десятилетний мальчик в заплатанных джинсах и свитере был необычайно развит, он обладал такой ясностью ума, которая позволяла заподозрить в нем экстрасенсорные способности. А аура, окружавшая его, аура гнетущей, властной силы? Такого, сказал себе отец Робсон, я не припомню. Он спросил:

— Почему ты так упорно отрекаешься от своего имени, Джеффри? Хочешь порвать с прошлым?

— Меня зовут Ваал. Это мое единственное имя. И от него я не отрекаюсь. У вас не идет из головы тот случай из моего прошлого, который, по вашему мнению, так повлиял на меня. Вы полагаете, что я перенес душевную травму и поэтому хочу забыть весь тот период.

Отец Робсон заметил в выражении лица ребенка нечто такое, чего он, столько лет проработавший детским психологом, не умел определить.

— Какой случай ты имеешь в виду?

Ваал посмотрел на него. По его губам скользнула усмешка.

— Я… забыл.

— Ты хитришь.

— Нет, — возразил Ваал. — Просто продолжаю игру, которую начали вы.

— Ты умный мальчик, — заметил отец Робсон. — Я не стану говорить с тобой так, как обычно говорю с другими. Буду с тобой откровенен. За последний год ты перебывал в полудюжине семей, и всякий раз тебя возвращали в приют из-за твоего невыносимого, даже агрессивного поведения. По-моему, тебе не очень хочется покидать стены приюта.

Ваал молча слушал.

— Чего же ты хочешь? Чего ты ждешь? Наступит время, когда ты станешь слишком большим, чтобы оставаться в приюте. Что же тогда?

— Тогда… — начал Ваал, и отец Робсон подумал, что сейчас услышит больше, но мальчик медленно закрыл рот. Он стоял, не шевелясь, не говоря ни слова, и смотрел на человека в глубине расчерченной полосками света и тени библиотеки.

Нет, так толку не будет, сказал себе отец Робсон. Этот ребенок требует постоянного внимания профессионального психолога. Надежда построить мостик между собой и мальчиком оказалась напрасной. Он ничего не достиг. Делая последнюю попытку, он спросил:

— Почему ты не ходишь вместе со всеми в часовню?

— Не хочу.

— Ты неверующий?

— Верующий.

Лаконичный ответ удивил отца Робсона. Он ожидал грубости.

— Значит, ты веришь в Бога? — спросил он.

— В бога? — повторил Ваал, скользя внимательным взглядом по полкам, плотно заставленным книгами. — Возможно, не в вашего.

— Твой Бог не такой, как наш?

Мальчик медленно повернул голову. Его губы искривила холодная усмешка.

— Ваш Бог, — сказал он, — бог церквей с белыми колокольнями. И только. За церковным порогом он бессилен. Мой бог — бог подворотни, борделя, всего мира. Он — подлинный повелитель.

— Боже мой, Джеффри, — воскликнул отец Робсон, пораженный этим всплеском эмоций. — Как ты стал таким? Кто вбил тебе в голову этот страшный бред? — Он шагнул вперед, чтобы яснее увидеть лицо ребенка.

Ваал прорычал:

— Назад.

Но отец Робсон не послушался. Он хотел подойти ближе, так, чтобы можно было дотронуться до мальчика. Он сказал:

— Джеффри…

В ту же секунду мальчик крикнул: «Назад, я сказал!» — таким голосом, что отца Робсона отбросило к полкам и книжной лавиной свалило на пол. Что-то душило отчаянно сопротивлявшегося священника, парализовало, лишило способности двигаться, дышать, думать.

Мальчик одной рукой сбрасывал книги с полок и расшвыривал по библиотеке; летали пожелтевшие страницы, рвались переплеты. Стиснув зубы, дыша хрипло, точно разъяренный зверь, он ринулся за стеллажи. Отец Робсон увидел, что мальчишка очутился в той части библиотеки, где хранилась религиозная литература. Охваченный страшной, неуправляемой яростью — священник не подчинился ему! — Ваал рвал книги в клочья, и обрывки медленно опускались на пол к его ногам.

Отец Робсон хотел закричать, но неведомая сила, удерживавшая его, сдавила ему горло, и оттуда вырвался лишь едва слышный хрип. Перед глазами у него все плыло, а голова, казалось, разбухла от прихлынувшей крови, стала безобразно несоразмерной, точно у ярмарочного урода, и грозила вот-вот лопнуть.

Но ребенок остановился. Он стоял посреди учиненного им погрома и усмехался отцу Робсону так свирепо, что кровь стыла в жилах.

Потом он медленно, грациозно поднял руку. В ней была зажата Библия в белом переплете. На глазах у отца Робсона книга вдруг задымилась; дым заклубился над головой мальчика и поплыл вверх, к лампам на потолке. Ваал разжал руку, и Библия рассыпалась по полу горками перепутанных страниц. Ваал объявил:

— Наш разговор окончен.

Резко повернулся и вышел.

Когда ребенок ушел, гнетущая сила освободила отца Робсона из своего плена. Он ощупал шею, уверенный, что за горло его держала чья— то рука, но зная, что синяков не найдет. Он подождал, пока затихнет внезапно пробравшая его дрожь, потом осторожно порылся среди усеявших пол страниц и переплетов. Сильно пахло горелой бумагой, и он искал источник этого запаха.

Он нашел Библию в белом переплете, которую Ваал держал в высоко поднятой руке. На обложке и корешке виднелась бурая подпалина, след, при виде которого у священника мгновенно перехватило дыхание, словно пол вдруг ушел у него из-под ног.

След руки.

8

Отец Робсон, сунув руки в карманы, шел по территории приюта. Заходящее солнце отбрасывало на землю под деревьями пятнистые тени. Покончив с теми немногими бумагами, на каких ему удалось сосредоточиться, отец Робсон разложил их по папкам в своем кабинете и наконец вышел подышать бодрящим осенним воздухом, отдающим холодным канадским ветром и горьковатым ароматом листьев, горевших на задних двориках Олбани. Библию он надежно запер в сейф.

Он шел, глядя себе под ноги. В вышине, в пылающих кронах деревьев, вдруг пронесся ветер и осыпал его дождем листьев. Цепляясь за его пальто, они падали на землю.

За годы, проведенные в приюте, за все то время, что отец Робсон изучал особенности детской психики, он ни разу не сталкивался ни с чем подобным. Сила ненависти мальчика, выбранное им имя, невероятные, сверхъестественные эрудиция и ум, отпечаток ладони, выжженный на Библии, — возможно, думал священник, это лежит за пределами человеческого опыта. Несколько лет назад ему попался такой же маленький ненавистник, дитя улиц, рано наученное бороться за выживание. Он ненавидел все и вся, и отец Робсон понимал почему; в случае Джеффри Харпера Рейнса, или Ваала, простого объяснения не было. Возможно, этими приступами ярости, желанием нападать заявляла о себе мания преследования — но след руки, выжженный на обложке?.. Нет, этому не было объяснения.

Он никому не рассказал о случившемся. Наконец успокоившись, он собрал в разгромленной библиотеке все уцелевшие книги и расставил их по местам. О тех, которые требовали замены, он решил поговорить с библиотекарем позже. Зажав Библию под мышкой, отец Робсон вернулся к себе в кабинет, закурил и сидел, глядя на отпечаток ладони, пока глаза ему не застлал дым.