* * *
— Мой лорд, Мередин Нотт уже давно не появлялась на собраниях, больше полугода, — вставила Беллатриса, когда речь зашла про предателя Каркарова, которого мои слуги нашли недавно в Восточной Европе и как следует наказали.
— На что ты намекаешь, Белла? — невозмутимо уточнил я, пристально посмотрев на неё.
— Я… повелитель, я… — правильно почувствовав угрозу в моём голосе, от прежней уверенности в её собственном не осталось и следа, и теперь она жалобно смотрела на меня, боясь попасть в немилость.
— Мередин Нотт выполняет одно моё поручение в Болгарии, если тебе так интересно узнать про неё. Или ты соскучилась по нашей маленькой помощнице? — я вопросительно посмотрел на неё, и Белла, сглотнув, неуверенно пробормотала:
— Конечно, милорд, я… была бы рада увидеть её снова…
— Как мило, — усмехнулся я в ответ, ведь мне было прекрасно известно, как сильно она ненавидела свою соперницу, посмевшую украсть её главный объект обожания. — Я обязательно передам ей твои слова, Белла, думаю, ей будет приятно их услышать.
— Как скажете, милорд, — покорно промолвила та, и я, задумавшись на полминуты, обратился к ещё одному представителю фамилии Нотт:
— Эзра, не будешь ли ты так любезен зайти ко мне в кабинет после нашей встречи? Мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз.
— Разумеется, милорд, — немного удивлённый моими словами, почтительно ответил он, и я опять вернулся к выслушиванию новостей о происходившем в мире, мире, который почти стал моим.
С момента отъезда этого неразумного дитя, как правильно заметила Белла, прошло чуть больше полугода, а именно семь месяцев. Я никак не ожидал, что эта маленькая глупая девочка сможет так долго продержаться без меня, потому как лично видел в её сознании, сколько же для неё значил. С каким безумием, с каким поклонением она смотрела на меня. Как она дрожала от одного моего поцелуя. Я не понимал, что же чувствовал в тот момент, когда целовал её, особенно когда целовал её губы, мягкие, нежные губы, единственные, до которых позволил себе прикоснуться, но я почему-то хотел сделать это снова.
Я не понимал, чем же эта девочка смогла задеть меня, потому что в ней не было ничего особенного. Да, она была симпатичной, но Беллатриса с Нарциссой были куда более привлекательными. Если бы мне нужна была красавица, то я смог бы подчинить себе любую, но дело было не в этом. Она была сообразительной, быстро всему училась, на лету схватывала новое, но и Беллатриса была очень умной женщиной. Я вообще не привык держать вокруг себя дураков. Со мной же её и вовсе было глупо сравнивать. Можно было бы подумать, что я повёлся на молодость, свежесть юного тела, но и это было не совсем так.
Скорее, я повёлся на её наивность. Она так наивно мечтала изменить меня, своего кумира, наивно мечтала помогать мне, наивно мечтала, что я полюблю её. Она с таким подобострастием была готова выполнить любой мой приказ, поступиться ради меня собственной совестью, причинить другому вред, убить. Она так наивно была готова сделать всё, чтобы получить крохи моего внимания, была готова полностью пожертвовать своей внешностью, только чтобы я чаще был с ней. Она так наивно обижалась на меня, когда я специально звал к себе Беллу, так расстраивалась, ей было больно, и я прекрасно это чувствовал. Она была полностью в моей власти. И мне почему-то казалось, что она никуда от меня не денется.
И тем больше я был удивлён, даже поражён, когда маленькая девочка показала мне свои зубки. Когда она вдруг отказалась слушаться меня, хотя год назад клялась в верности, вдруг прозрела, поняла, какому чудовищу отдала свою душу. Когда она попыталась сбежать от меня. Я не совсем понимал, что чувствовал в тот момент, когда позволил ей уехать, позволил думать, что она свободна, но… у меня было ощущение, что от меня оторвали что-то важное, что-то, что было мне очень нужно. Мне вдруг стало не хватать её детской наивности, непосредственности, чистоты. Ведь больше таких людей, как она, в моём окружении не было.
Когда Нотт-младший зашёл ко мне в кабинет, я задумчиво сидел за своим массивным письменным столом, а передо мной лежала стопка бумаги. Двадцать восемь страниц, исписанных аккуратным девичьим почерком с завитушками и лёгким наклоном влево. Четырнадцать писем, написанных её рукой.