Я вновь прочитал последние четыре слова, а мной вдруг завладело непонятное, незнакомое доселе чувство. «С безграничной любовью, твоя Мередин». Никаких «С уважением, ваша Мередин Нотт».
Никакой природы, никаких учеников. Исключительно её жизнь, в каждом письме, и от каждого письма мне становилось всё хуже и хуже, ведь, судя по всему, эта глупая девочка и не собиралась возвращаться ко мне. Эта глупая девочка собиралась родить какому-то жалкому волшебнику ребёнка.
«Что ж, надеюсь, срок ещё небольшой, — встав со стула, подумал я. — Примерно пять месяцев. Думаю, мне стоит лично поздравить свою… помощницу с этой радостной новостью. И познакомиться с безумцем, посмевшим забрать у меня моё».
Часть 7
* * *
Переезд дался мне непросто, хотя и моя жизнь стала намного спокойнее. Мне было так непривычно оказаться в другой стране с совершенно другими порядками, языком, традициями, но в то же время мне неожиданно стало легче.
Поначалу я была белой вороной. Мне пришлось воспользоваться несколькими уловками, так как несмотря на то, что некоторые мои ученики изучали английский в качестве второго языка, их было меньшинство, а я абсолютно не знала болгарского. Но преподаватели встретили меня очень тепло, мне помогли обустроиться, помогли войти в ритм, ведь занятия уже два с лишним месяца как начались. Все с пониманием относились к моей лёгкой растерянности, юному возрасту, отсутствию опыта в преподавании. Мне помогали, и я очень старалась не подвести их.
Со своими учениками я не сразу нашла общий язык. Дисциплина в Дурмстранге была намного более жёсткой, чем в Хогвартсе, и порой мне казалось, что передо мной сидели солдаты, а не юные волшебники. Но в скором времени они немного попривыкли ко мне и оттаяли, а я стала чувствовать себя намного более свободно, чем в начале нашего сотрудничества.
Поскольку каждые две недели мне нужно было писать письма, но на вольную тему, я решила не сообщать ничего о своей личной жизни, чтобы у Тёмного Лорда не было возможности надавить на меня. Вместо этого я выбиралась по выходным в живописную деревушку неподалёку и описывала её природу. Я писала про любимый сквер, писала про берёзовую рощу на берегу речки, у которой любила сидеть, писала про горы, которые были совсем близко. Один месяц сменялся другим, за осенью пришла зима, а за ней весна, и раз в две недели я отражала изменения в природе в своих письмах, от которых зависели жизни тех, кого я искренне любила.
И как раз за написанием одного такого письма меня застал Ян, высокий черноволосый парень, приехавший погостить к своей тёте в ту самую деревушку. Наверное, я для него была какой-то загадкой, таинственной иностранкой с неизвестным прошлым, но с нашей первой встречи в сквере он не давал мне хоть на миг забыть о нём. И в итоге его небольшая поездка к родственникам затянулась на почти полгода.
Сначала я старалась держаться от него подальше, так как после всего того, что со мной случилось за прошедший год, после всего того, что я наделала, мне было очень трудно начать доверять кому-либо. Мне не хотелось снова обжигаться, не хотелось, чтобы моя и так кровоточащая рана в груди раскрылась ещё больше. Но Ян был таким упёртым парнем, таким целеустремлённым и харизматичным, что я как-то сама не заметила, как сблизилась с ним. Он учил меня языку, рассказывал о своём народе, истории, традициях. Мы часто гуляли, болтая обо всём на свете, а потом как-то незаметно поцеловались под той самой яблоней, из которой я черпала своё вдохновение для писем. А потом я узнала ещё кое-что, и моя жизнь перевернулась с ног на голову.
На самом деле, у меня было плохое предчувствие, когда я писала о своей жизни брату, ведь Эзра был постоянно у Него на виду и мог проговориться про меня, но… я наивно надеялась, что он гордо не станет интересоваться моей жизнью. Он был настолько уверен, что я не выдержу и прибегу к нему почти сразу же после отъезда, что мне казалось, что он посчитает чтение чужих писем делом, недостойным его. Я наивно надеялась, что он забудет обо мне, как только я скроюсь из виду, потому как его цели постепенно осуществлялись, и даже здесь, в Болгарии, говорили о том, что творилось у меня на родине, и эти новости были далеко не самыми радостными. Я наивно надеялась, что как только уеду, то он опять сконцентрирует всё внимание на Беллатрисе, яркой, безумной, уверенной, красивой женщине, и забудет про такую серую мышку, как я. Как же я была глупа.
В тот день в середине мая, а если быть точнее, то вечер, я спокойно сидела, закутавшись в тёплый плед, в кресле-качалке у камина, поскольку весна почему-то выдалась на удивление холодной, и проверяла письменные работы своих учеников. Работ было так много, а треск дров и тепло огня были такими умиротворяющими, что я сама не заметила, как провалилась в сон. И вырвать меня из него смог только резкий звук распахнувшегося окна.