— Почему?
— Я попал в неё Круциатусом, когда хотел проучить её… жениха. Я сразу же снял заклятие, сразу, я… был в ужасе, я испугался за неё и ребёнка, но… она прогнала меня. Эта тихая девочка накричала на меня и запретила появляться в её жизни, — мне очень не хотелось сообщать подобные подробности Дамблдору, ведь мне вдруг стало очень стыдно именно за этот поступок, но чтобы получить действительно дельный совет, мне нужно было рассказать всю правду, какой бы она ни была.
— Зачем ты ко мне пришёл, Том? — не знаю, что было в этот момент в его голосе, в нём одновременно было и презрение, и печаль, и боль, и сочувствие.
— Я не знаю, что мне делать, Дамблдор, — честно признался я, посмотрев на свои руки.
— С чем, Том? Что тебя так смущает? Разве ты любишь Мередин? Разве тебе нужен этот ребёнок?
— Я не знаю, — повторил я, не поднимая взгляда. — Я не могу понять. Именно за этим я и пришёл.
— Почему ты пришёл с подобным вопросом именно ко мне, Том? Разве ты не считаешь меня своим главным врагом? — как же мне было противно от подобных вопросов, а особенно тошно было от мысли, что я прекрасно знал, что за ними стояло, но мне нужно было разобраться в себе, поэтому я тихо ответил:
— Да, считаю. Но предают друзья, а не враги. Так что от тебя мне глупо ждать лжи.
— А у тебя есть друзья, Том? — ещё один вопрос с противным привкусом горечи, подправленный просвечивающим насквозь взглядом.
— Нет, у меня их нет. Кроме врагов и слуг, у меня нет никого.
— А как же Мередин, Том? Как же твой ребёнок? Кто они тебе? Враги или слуги? Разве ты не можешь подчинить себе волю Мередин с помощью Империуса? Ты же часто делаешь так, когда тебе нужно добиться чего-то от несогласных с тобой? — несмотря на то что от каждого вопроса мне становилось всё хуже и хуже, но не зря я пришёл сегодня к своему врагу, поскольку он смог добраться до сути того, что беспокоило меня всё это время.
Но я молчал, не зная, что мне стоило ответить, и Дамблдор продолжил говорить с прежним ровным тоном:
— Ты не хочешь подчинять себе с помощью магии Мередин, Том, потому, что отлично понимаешь, что это будет искусственная любовь. Это будет против её воли. Ты же прекрасно знаешь, что твоя мать поила Приворотным зельем твоего отца, и поэтому на свет появился ты. Если бы она этого не делала, то тот красавец-магл никогда бы на неё не посмотрел. Но счастья это никому не принесло в результате. На лжи трудно вообще что-либо построить. Тебе было приятно жить без отца, Том?
— Нет, — тихо признался я, вдруг вспомнив своё детство в сиротском приюте, которое уже практически забыл. — Мне было очень одиноко.
— Неужели ты хочешь такой же судьбы своему ребёнку? Кто это будет: мальчик или девочка?
— Я не знаю, кто у неё будет, — ещё тише ответил я, — она мне не сказала. И никогда не скажет. Я бы не хотел, чтобы у моего ребёнка… было такое же детство, как у меня.
— Что ты можешь дать своему сыну или дочери, если Мередин простит тебя, Том? — теперь Дамблдор, в отличие от меня, чувствовал себя в своей стихии, поэтому он удобно расположился в своём причудливом кресле, положив на подлокотник почерневшую и иссушенную правую руку.
— Я могу дать ему могущество.
— А тебе в возрасте… четырёх, пяти, семи, десяти лет, когда ты ещё не знал, что волшебник, нужно было могущество? — Дамблдор немного замолчал, и я украдкой посмотрел на него, но долго выдержать просвечивающий взгляд не смог и вновь посмотрел на окно перед собой.
— Нет. Тогда мне оно было не нужно.
— Знаешь, Том, несмотря на твои рассказы о Мередин, я всё ещё верю, что в душе она осталась хорошим человеком. И она будет замечательной заботливой матерью. Она сможет дать твоему ребёнку всё, что ему будет нужно, а именно любовь и заботу, всё, чего так не хватало в детстве тебе. И если ты чувствуешь, что не сможешь дать ему того же, то… не мешай им. Оставь их в покое.
После его слов повисла тяжёлая пауза. Я молчал, пытаясь честно ответить себе, способен ли я полюбить кого-то, способен ли я полюбить Мередин, носившую под сердцем моё дитя, а Дамблдор терпеливо ждал, когда я закончу копаться в себе.