На пятый день такой ночевки он, наконец, понял — она теперь пахнет по-другому. Вот что в ней тогда изменилось. Больше нет этого приторного сладкого запаха клубничного мыла, теперь это была смесь лаванды, розы и еще каких-то цветов, которых он не различал. «Слишком взрослый запах… Все-таки она не умеет выбирать духи», — подумал Вадим и заснул.
Утром он просыпался всегда первым, затапливал печку и готовил для них завтрак. И это было, пожалуй, единственным элементом постоянства в его новой жизни.
Когда она вставала, в избе уже было тепло, и можно было разгуливать босиком и в ее легком платье. Он ждал, пока она позавтракает и уже с каким-то предвкушением пытался предугадать, чем она займется сегодня. Она перепробовала все, что было в его ящиках. Единственное, к чему она так и не притронулась, — это судоку. Но Вадим и не настаивал. Ему было интересно наблюдать за ней.
В какой-то момент его даже начали увлекать те книги, которые он ей читал. А одна из композиций, которую она слушала, так засела у него в голове, что он, хоть и не знал смысла этих слов, периодически напевал, когда готовил обед или растапливал печь: «Айв гот ю-ю андэ май скин, айв гот ю-ю дип ин э харт ов ми…2».
-9-
Ему казалось, что прошла уже вечность с тех пор, как она поселилась у него. Но на самом деле она жила у него чуть больше недели.
А на девятый день она ушла.
Ушла очень тихо, пока Вадим еще спал. Разбудил его совершенно новый запах — запах какой-то старческой пудры. Внутренним, интуитивным чутьем он понял, что она больше не вернется. Он вертелся под одеялом, тыкался носом в подушку, пытаясь найти привычный аромат клубники или хотя бы лаванды. Но ничего не было, словно и ее не было.
Он лежал и думал, а стоит ли вообще вставать. И если вставать, то что делать дальше.
Топить печку, пить кофе и идти на прогулку? Такой привычный распорядок, который раньше его всегда успокаивал, сегодня казался ему уродливым монстром, убивающим все, что было связано с ней.
Остаться в кровати? А что это изменит?
Постепенно из избы выветривался и этот последний ее запах. Он сделал глубокий вдох, стараясь втянуть в себя все невидимые частички пудры, оставшиеся в воздухе, и встал.
В избе было тихо и светло. На стуле рядом с кроватью лежал теплый махровый халат, возле печки — три полена. Книги, пластинки, рисунки — все, что еще вчера она разбросала по комнате, было аккуратно сложено в коробки.
Вадим затопил печку, умылся. Стол на кухне был идеально чистым, словно вчера он не готовил ей «самый вкусный ужин», заляпав соусом почти всю клеенку. Из-за этой чистоты ему совершенно не хотелось завтракать, да и вообще находиться дома.
«А вдруг мне это все приснилось», — внезапно подумал Вадим. Почему-то эта мысль показалась хоть и успокаивающей, но очень безрадостной. Он вышел в сени, где аккуратно у двери стояли его сапоги, на крючке висела куртка и… ее красный шарф вместо его, серого.
«Айв гот ю-ю андэ май скин…» — пропел Вадим, натягивая сапоги. Он надел куртку, взял шарф, обернул его пару раз вокруг шеи. Еще несколько минут постоял в сенях, а затем вышел на улицу.
В глаза резко ударил слепящий белый свет. Везде был снег. Его было столько, что он полностью покрыл весь бурьян, завалил дорожку, по которой Вадим обычно гулял, засыпал колоду, где когда-то лежал топор, и замел ее следы, так, что было совершенно не понятно, в какую сторону она ушла.
Вадим еще раз огляделся по сторонам, стараясь привыкнуть к этому яркому свету, и, заложив руки в карманы и втянув голову в шарф, стал протаптывать себе новую дорожку.
Началась зима.
1. Габриэль Гарсиа Маркес «Осень патриарха».
2. Песня Коула Портера I've got you under my skin
Конец