Задача усложнилась во много раз. Еще и время потеряно. За час, что просидела за столом, Светлана успела бы переодеться и хорошо продумать план проникновения в подвал. Пока она это сделает, наступит глубокая ночь. Женщина одернула себя. Надо же, испугалась! Не боялась следить за контрабандистами и отбиваться от пьяного мужика с ножом, а пробраться в детский сад ночью — так сразу задрожали коленки. Где былая самоуверенность? Не для того она выбрала эту профессию, чтобы трусить. Не хватало еще согласиться с утверждением Ника, что женщинам не место в этой сфере. Ладно, будет действовать, как надо. Тем более, что в таком прикиде она видна за километр, а для данной операции требуется одежда удобнее и темнее.
Собрав вещи в сумочку, Светлана погасила свет и, не торопясь, вышла на лестницу. Ей захотелось бежать, но она должна сохранять беспечность, чтобы ничего не заподозрили. Спустившись на первый этаж, Светлана вышла из здания и пошла по аллейке к выходу. Охранник в будке кивнул на прощание, и она оказалась за пределами детсадовской территории. Чуть отойдя от забора, Светлана бегом пустилась домой.
***
Веру давно перестали пугать особенные дети. Не зря говорят, что человек привыкает ко всему. После встречи с Катарин в ней что-то изменилось. Она больше не вспоминала, как плакала от страха и просилась домой. Катарин объяснила каждую деталь и сказала, что она — Вера — ей нужна. Нужна им всем. Девушка сама не заметила, как прониклась жалостью к детям, лишенным нормальной жизни из-за своего уродства.
К Элле больше не надо обращаться по отчеству. Здесь они равны. Нет никаких чинов и возрастов. Они — помощницы Катарин, ее опора. Она, такая хрупкая и нежная, не справится со всем сама. Элла говорит, что нужны еще люди, и постепенно они будут прибывать. Оно и понятно: работа сложная, а рук не хватает. Уход за этими детьми вовсе не такой, как за теми, что наверху. Вера поняла, что ненавидит их. Странно, а раньше любила...
Раньше она ничего не знала об особенных.
Их лишили всего. У них нет родителей. Катарин очень на них похожа. Только она выглядит нормальной и не ест людей. Вера вспомнила, как впервые стала свидетельницей детской трапезы. Тогда она сильно кричала... Дети казались ей чудовищами. Но позже Вера поняла, что у каждого свои вкусовые предпочтения. Ей же не жалко свиней и кур, которых ест! А малыши просто питаются иначе. В этом нет ничего странного.
Катарин совсем не такая, какой Вера ее представляла. Когда ей только рассказывали о ней, было страшно, но теперь девушка успокоилась. Катарин оказала ей честь, избрав помощницей. Она оказала честь им всем, только жаль, что не каждая это понимает. Что не так с Мариной? Она уже была на аудиенции у Катарин, но по-прежнему боится и ее, и детей. Эгоистка! Совершенно не ценит щедрого дара, упавшего с небес. Ну, кем она была раньше? Простой девкой без прошлого и настоящего. А кем стала? Человеком, полезным обществу. А ведь Катарин безгранично добра — после стольких выходок Марины все еще держит ее в окружении. А маленькая дрянь даже «спасибо» не говорит! Только ноет целыми днями. Слабачка.
Сегодня деток снова будут кормить. Как жаль, что это происходит редко. Элла говорит, что частые исчезновения девушек приведут сюда полицию. Хоть Катарин могущественна, лишние проблемы ей ни к чему.
Вера с заботой погладила малышей по голове. В темноте зазвенели цепи и послышался рык, но это больше не пугало. Они полюбили ее. Больше не кусаются, а, наоборот, тянутся к ней, чтобы приласкала. Господи, они такие же дети, как остальные! Так же хотят заботы и тепла! Почему это должны получать только те, что наверху?
У тех детей есть всё: семьи, игрушки, дома и вкусная еда. Они не голодают неделями, как бедные грязные малыши. Их не держат на цепях, словно собак, им стирают и меняют одежду. А эти... их все бросили. Только Катарин пытается о них заботиться, но у нее плохо выходит. Они не слушаются ее, бросаются, рычат. Им нужна мать, а у хозяйки слишком много забот. Ей надо держать происходящее под контролем. Когда детей наверху становится меньше, ее энергия слабеет. А Вера, глупая, чуть не отпугнула одну семью! Хорошо, что сейчас ей стыдно.