— Я просто хотела узнать, как там дети, — ответила Вера, скрестив руки на груди.
— Дети, — усмехнулась Элла Григорьевна. — Да ты основательно «поехала», девочка. Это не дети, а чудовища, которых... — она заметно понизила голос, — давно пора перебить.
— Думаю, Катарин не понравились бы ваши слова, — улыбнулась Вера.
В ответ на это Элла Григорьевна громко рассмеялась.
— Катарин уже давно ничего не нравится. Она живет злобой и ради злобы. Думаешь, ты ей нужна? Можешь хоть трижды облизать ее грязные пятки, она все равно будет пинать тебя, как всех нас. Эта девочка не умеет ни любить, ни сочувствовать, ни ценить чужие преданность и заботу. Хуже, чем есть, уже не станет, так что можешь бежать и стучать ей на меня, сколько влезет.
— Удивительно. — Вера покачала головой. — Вы совсем ее не боитесь.
— И не должна. — Элла Григорьевна сделала затяжку. — Какой прок от страха? Я знаю эту маленькую дрянь лучше, чем ты или остальные, кто на нее молится. Частично я сама виновата в том, что с ней стало. Но если раньше я пыталась ее понять, то теперь презираю. Надеюсь, появится человек, который освободит нас и уничтожит этого монстра.
— И вы согласны умереть ради того, чтобы умерла она?
— Даже думать не стану! — Двойник заведующей бросила сигарету на пол и раздавила подошвой стоптанной туфли. — Впрочем, я давно уже мертва, а дьявольская магия, что держит мой дух здесь, должна вернуться в Ад. — Она повернула голову так, чтобы Вера смогла разглядеть ее шею. — Смотри.
Прежде девушка не рассматривала Эллу Григорьевну и, несмотря на короткую стрижку у той, не видела одной странности. Теперь же она бросилась в глаза: кость шейного позвонка Эллы, натягивая кожу, заметно выпирала, а сама шея вдруг показалась Вере неестественно кривой.
— Я упала с лестницы и сразу же умерла, — сказала Элла Григорьевна, отстранившись и поправив волосы. — Эта гадина каким-то образом вернула меня к жизни и заперла здесь. Однако у меня нет пульса, не бьется сердце и не циркулирует кровь. Фактически я мертва, и уже не первое десятилетие. Магия Катарин держит мою душу здесь, — она ткнула большим пальцем себе в грудь, — и бережет оболочку от разложения. Я такая не одна. Нас много. Дети, которых ты так любишь, тоже мертвецы. Демоны, скорее. Не те, о которых пишут книжки, а другие, особые. У них нет душ, только кровожадные оболочки. Обезумев когда-то, Катарин создала это жуткое место, прокляла землю, на которой стоит детский сад, а нас сделала рабами. И все из-за какого-то дрянного фашиста!
— Фашиста? — удивилась Вера.
— Это долгая история. Когда-нибудь, может, я тебе ее расскажу. И ты поймешь, что на самом деле представляет собой любимая госпожа.
— Откуда вы столько знаете о ней?
Элла Григорьевна улыбнулась, как Вере показалось, с иронией.
— С чего бы мне не знать? Катарин — моя дочь.
***
Она снова здесь. Временами Марине казалось, что никто не попадает в эту мрачную комнату так часто, как она. Помещение находилось в подвале, но от него, как и от группы особенных детей, старались держаться подальше.
Девочка восседала на простом стуле посреди комнаты. На первый взгляд — обычный ребенок, только угрюмый. Синее платьице в цветок, босые ноги, распущенные волосы, на коленях — потрепанный игрушечный заяц. Увидев на улице, Марина никогда бы не подумала, что малышка может нести в себе опасность. Но она несет. Перед ней сидит не просто ребенок, а Зло в первозданном виде.
Перед ней сидит Катарин.
С опущенной головой Марина стояла на коленях и ждала, когда хозяйка проклятого места заговорит. Долгое время Катарин молчала, но потом, наконец, прозвучал ее тонкий голос:
— Не могу понять, почему до сих пор тебя не убила. Что в тебе такого, Марина Зубова?
Девушка не отрывала взгляда от татуировки на запястье. В эту минуту она почему-то думала о школьной подруге. Когда-то они со Светой были неразлучны. Даже татуировки сделали одинаковые как символ их дружбы. Но потом жизнь развела подруг по разным сторонам.
— Почему молчишь? — спросила Катарин.
Марина подняла голову.