Тон матери, отчитывающей непослушную дочь, напугал Светлану. Что-то она разошлась. Катарин — не обычный ребенок; она — демон, который может с легкостью переломить ей шею. И все же слова рвались на волю. К тому же, девочка не предприняла ничего, чтобы ее остановить.
— Тебя обидели, предали, — продолжила Светлана, — и, поверь, мне очень жаль, что так вышло. Я уверена, что Ганс Швайгер был хорошим человеком, но ты так и не поняла одну вещь: шла война, и в каждом немце твоя мать и другие советские люди видели фашиста. Думаешь, я не знаю, что многие солдаты не являлись таковыми и воевали только потому, что им приказали? Знаю. И Швайгер был таким. Он спас мою бабушку от своих однополчан, они полюбили друг друга, у них родилась дочь, которая через двадцать девять лет стала моей мамой. Я не знала об этом союзе до вчерашнего дня, но уверена, что бабушка никогда бы не связалась с фашистом. Узнав твою историю, я поняла, что и ты бы не полюбила изверга, не назвала бы его отцом. Тот человек заботился о тебе, но ведь и мама тоже заботилась! Она любила тебя, а ты заставляешь ее душу страдать!..
Катарин снова встала, но теперь у нее на лице пылала ярость.
— Любила?! — Детский голосок перемешался с мужским басом, и это прозвучало крайне жутко. — Мать никогда меня не замечала. Для нее были важны все, кроме меня. Даже несчастные куры и свиньи получали больше внимания!
Демон или нет, а обиды у нее вполне детские. Человеческие. Светлане стало немного легче. Страх пусть не до конца, но улегся.
— Этими курами и свиньями кормился ваш приют, а также солдаты, его охранявшие, — спокойно проговорила Света. — У матери было мало времени на тебя и твою сестру. На ней лежала большая ответственность...
— Не смей ее защищать! Она отвернулась от меня. Если бы любила, позволила бы мне уйти с отцом, а не убивала бы его!
— А ты бы позволила? — рассердилась Светлана. — Представь себя на миг на ее месте. Я знаю, что ты давно не ребенок, и сможешь это сделать. Просто представь! У нее украли дочь, она места себе не находила; когда ребенок вернулся, то заявил, что хочет жить с фашистом, а ее и знать не желает. Будь ты матерью, и твоя дочь сказала бы в разгар войны, что хочет вернуться во вражеский стан, — как бы ты отреагировала? Стала бы разбираться в том, кто хороший, а кто плохой? Нет! Ты бы сочла, что ребенку промыли мозги, и избавилась бы при возможности от того, кто это сделал! — Светлана наклонилась вперед. — Катарин, я росла без обоих родителей. Они погибли, когда мне было шесть лет. И я всегда завидовала детям, у которых был хотя бы один. Понимаю твои чувства к Швайгеру. Он заботился о тебе, холил и лелеял. И делал так потому, что у него было на это время. У твоей мамы не было. Но это не значит, что она тебя не любила. Она убила его, потому что думала, что он заморочил тебе голову. Не знала правды, но не хотела ее узнавать. Повторю: во время войны люди не копаются в деталях. То, как ты поступила с ней — ужасно. Во много раз хуже того, как она поступила со Швайгером. Мама просто убила его — своими или чужими руками, — ты же заставляешь ее душу мучиться десятилетиями. По-твоему, это справедливо?
Все это время Катарин смотрела ей в глаза.
— Она отняла у меня отца. Я отняла у нее всё.
— Ганс Швайгер не был твоим отцом. — Света чуть сжала ее плечо. Холодное, но осязаемое. Катарин — не призрак, как ей показалось сначала. — Он заменил тебе его, но им не был.
— Думаешь, я настолько глупая, что этого не знаю? — фыркнула Катарин. — Только мне плевать на кровное родство. Он один видел во мне человека. Для остальных я была котенком, путающимся под ногами.
— Ты не права.
— Еще как права!
— Катарин! — Светлана не отпустила ее. — Пора с этим кончать. Прошло много лет. Твой отец — пусть будет отец, — не вернется с того света, даже если ты перебьешь хоть всех воспитателей в этом городе. Он вообще оттуда не вернется. Он умер, и уже давно. Ты отомстила матери и всем, кого считала виновными в его смерти, но пора остановиться. Люди, которых ты мучаешь, не имеют никакого отношения к тому, что тогда случилось. Отпусти их. Я знаю, что пропавший мальчик и как минимум две воспитательницы у тебя. Дай им возможность уйти. Они не должны страдать за грехи чужих людей. Если хочешь, оставь здесь меня, а их отпусти.
Катарин посмотрела на нее исподлобья.
— Ты вот так просто хочешь пожертвовать собой ради людей, которые тебе никем не приходятся?