— Слушай меня внимательно, счастье мое, — с нажимом заговорила Бронька. — День кончается. В шесть тридцать за мной приедет Лео. В семь представление. Ко всем его шведо-финским недостаткам и полному отсутствию потенции, он законченный педант. Если я не получу второго гражданства, будет море крови. Твоей, заметь, крови. Поэтому давай не терять время просто так. Этим двоим ты уже не поможешь. Абсолютно безразлично, куда они пойдут после кафе: бродить по закатам, в гостиничный номер или разъедутся по домам. Новой информации о них ты сегодня не вытянешь, достаточно текущей. Я могу посвятить тебе еще минут сорок, а потом, извини, чао. Так что думай — куда едем?
Я стряхнула оцепенение. Хатынская права — мир не замкнулся на этих двоих. Эдик сторожит Сургачеву, Постоялов с утра в офисе, Ромка вообще неизвестно где…
— Едем, — решилась я. — Где твой «кефир»?
Мы отмахали полмоста на третьей космической, когда заверещал мобильник.
— Ваше долгое молчание вызывает недоумение, — проникновенно сообщил Эдик. — Человеческие жертвы есть?
— Есть, — сказала я, — но о них не сообщается. Они моральные. Докладывай.
— А вы неплохо спелись, — проворчала Бронька.
— Докладываю, — отчеканил Эдик. — Подозреваемая съела курицу, выпила крепенькое, позаигрывала с парнями из технического универа, но за их столик не пересела. Посмотрела на часы, оделась и вышла. В текущий момент невыносимо медленно движется по Ватутина — от «Нью-Йорк-пиццы» к метро на площади Маркса.
Какие-то контакты, сомкнувшись, затрещали у меня в голове. Я чуть не взорвалась.
— Веди ее, — ахнула на вдохе и отключила телефон.
Бронька кривовато покосилась:
— Прозрела, что ли?
— Не знаю, — жалобно ответила я. — Но посуди сама. Сургачева идет по Ватутина. На Ватутина офис Постоялова. С десяти утра он сидел в офисе. Выписал пропуск до шести часов. Возможно, продолжает сидеть. Сейчас у нас без одной минуты шесть…
— Едем к офису, — покорно согласилась Бронька. — Но прошу учесть: неузаконенная любовная связь, пусть даже она и имеет место, еще не накладывает обязательство убивать всех без разбору.
— Я знаю, — прошептала я. — Нам не успеть за минуту, Бронька, он уйдет…
— Как это? — оскорбилась приятельница. — Ты за кого меня держишь? А ну спорим на связку бананов, через минуту будем, засекай.
На такой скорости я еще не ехала! На такой скорости вообще машины не ездят! Нам уступали все — от груженых трамваев до навороченных «мерсов»… Расходись — дурак несется!.. За пятнадцать секунд мы пролетели остаток моста, перепрыгнули на Блюхера и с работающей дуделкой промчались до магазина «Цветы». Двойной вираж — и вот он, институт гигиены, безвременно поднявший лапки перед атакой рыночной экономики… Испустив мучительный стон, я отцепила ремень безопасности — трет ужасно… Тихо шелестя шинами, мурлыча под нос «Мы ползем, бугорки обнимая…», Бронька въехала на парковку — словно и не было ничего.
Угловое окно светилось — не зря страдали.
— Шесть часов пятнадцать секунд, — прошептала я, всматриваясь в циферблат.
— Черт, — Бронька щелкнула пальцами, — но это погрешность, согласись. У любой величины существует допуск — плюс-минус предельно допустимая величина. Проиграла — так и скажи.
— Сдаюсь, — согласилась я. — Но почему горит окно? Он не собирается уходить до…
Договорить я не успела — окно погасло.
— Точность — вежливость убийц, — восхитилась Бронька.
Через пару минут Борис Аркадьевич появился на пороге. Особой резвости в его движениях я не отметила. Человек чрезмерно устал от вынужденного сидения в четырех стенах. Постояв на крыльце, он закурил, с наслаждением втянув в себя дым. Застегнул куртку под горло и двинул поначалу на стоянку за домом. Пройдя несколько метров, он остановился, как бы в задумчивости, затем развернулся и пешком побрел на Ватутина. Проходя мимо нас, машинально глянул на сидящих в салоне. Но свет у Броньки не горел, он мог различить только два неподвижно застывших силуэта.
— Похохочи, — шепнула я.
Бронька схватила на лету: залилась дурным, заразительным смехом — я даже вздрогнула.
— Ну довольно, довольно… Чего ты?
Постоялов уже удалился. Перебежал дорогу перед тучей машин, хлынувшей со светофора, и медленно побрел к площади Маркса.
— Он оставил авто на стоянке, — зашептала я. — Почему, Бронька?..
— Не вижу ничего ошеломительного, — отворчалась Бронька. — Он весь день просидел в офисе, он не хочет лезть в машину, там душно, пахнет бензином, ему надо пройтись пешком. Между прочим, вполне естественное желание, а если рядом дом — какой вообще смысл ее забирать? Стоянка охраняется…