Погожим весенним днем Наум исходил все верхнее поле, искал, где земля получше, поплодороднее, где близко вода. Дошел до места, где Леплей впадает в речку Меню, и эта долина приглянулась ему. Недалеко от Алова, а село Семеновское — в трех верстах.
И в тот же вечер накрыл в избе стол и послал за Никоном Нельгиным, уполномоченным от общины. Пожаловал молодой гость, и пока раздевался, Наум незаметно сунул в его карман три пятерки. Никон с недоумением поглядел на стол — и грибки соленые, и говядина, исходившая теплым парком, и графинчик с водкой…
— Поначалу скажи, Наум Устиныч, для чего спонадобился?
Хозяин, поглаживая густую белую бороду, начал издалека: мол, давно приметил Никона — и умом тот взял, и спор на любое дело, — но было не досуг побалакать о том, о сем, — ведь с умным человеком поговорить — ума набраться. Сегодня выдался свободный вечерок — вот и пригласил. Но прежде чем разговоры разговаривать, надо по стаканчику выпить.
— Откровенно говоря, не пью я вино-то.
— От одного стаканчика не будешь пьян.
— Сперва скажи, что на душе, а потом уж хлебну, — наотрез отказался Никон.
Наум знал, что Никон, как и вся община, против отрубов и хуторов. И когда завел речь об отрубе, Никон покачал головой и сказал:
— Слышал, слышал… Вот что скажу: разрушаешь ты наше село.
Наум нахмурился. Почему разрушает?.. Закон такой вышел. Царю для опоры нужны стойкие, зажиточные люди. Какая надежда у государя на голытьбу? Она всегда воду мутит. А на хуторах появится крепкий, зажиточный мужик. На такого царь всегда положиться может… И он, Наум, окончательно и бесповоротно решил выделиться. Кто помешает? Община? У нее на то прав нет. Вскоре приедет землемер и нарежет для Наума участок… А к Никону одна просьба: не мешать, чтобы межи были нарезаны одинаково, ровно. Может, из аловских земель четвертинка отойдет в его, Наумову, сторону.
— Для чего тебе лишнее? Не обижай село, пускай тебе межуют сколько полагается.
Наум хитро прищурился. Село обижать он не думает, да боится — ведь эти городские землемеры свернут дело по науке. Разные там стрелябы с собой привезут.
— У науки тоже два конца, — заметил Никон.
Наум снова нахмурился. Так-то оно так… Конца, может, и два, да ему, Никону, надо бы видеть один из них… А в пиджаке у Никона, в кармане, лекарство лежит. Намажешь им глаза — и будешь замечать только один конец.
Никон вскочил с места, бросился к своему пиджаку и вынул из кармана деньги.
— О, да тут целая корова! Нет, Наум Устиныч, говорить даже об этом стыдно!
— Стыд — не дым, глаза не ест. А если много… ты себе поменьше оставь.
Никон посмотрел на деньги, потом — на Наума, покраснел и сказал, что не возьмет взятку. А у Наума ни стыда ни совести. Выходит из мира, хочет жить лучше всех, сам по себе… Но этого ему мало — хочет отхватить побольше сельской земли. Бога у него, что ли, нет?
Между тем сын Наума — Марк, слушая разговор отца с Никоном, подозвал к себе сынка, что-то шепнул ему, и мальчонка быстренько исчез из избы.
Наум доказывал, что даже те, кто живет в нужде, втайне мечтают стать отрубщиками. Кто не сможет удержать земли — продаст. А если земля общинная, продать ее нельзя.
— Гнев мирской на себя накличешь, — сказал Никон.
— Ну, суд людской — не божий.
И Наум снова предложил гостю выпить.
Исстари аловцы пьют из одного стакана — даже на свадьбах. Старик налил себе, выпил, потом поднес гостю. Тот неумело, причмокивая, начал пить. Отворилась дверь, и в горницу вошла жена колдуна Трофима Лемдяйкина, Федора, помолилась, низко поклонилась и сказала:
— Вижу, гость у вас. Чей сын?
— Никон Нельгин, — ответил за гостя Марк. — Проходи, старая, садись за стол. Винца выпей да закуси, что бог послал…
Федора, не присаживаясь, выпила полстакана водки.
Никон поднялся.
— Ну, я пойду. Спасибо за хлеб за соль.
Хозяин вышел проводить уполномоченного. И в сенях снова предложил деньги. Все равно новосельцы не поверят, никто не скажет — не взял. В гостях был? Был. И Федора это видела. Разболтает по всему Алову… И как потом Никон докажет, что деньги не брал?
— Нет, себя взяткой не замараю, — отрезал Никон.
— Какой же ты хозяйственный мужик, если от денег бежишь? — усмехнулся Наум. Вернувшись в избу, хитро посмотрел на Марка и сказал: — Я сразу раскусил, зачем ты за Федорой послал. К чему придешь — не знаю, только очень ты умен…