В комнатах было богато. Но ни ковры, ни люстры, ни фарфор в застекленных шкафах не произвели на Семена впечатления, потому что все эти роскошные вещи он уже не раз видел в помещичьих усадьбах в прифронтовой полосе. Его почему-то поразили лишь огромные, чуть ли не во всю стену зеркала, и он подумал, что если бы их порезать, на каждую избу в Алове пришлось бы по приличному зеркалу.
В большой комнате уже был накрыт стол на двоих, и без лишних разговоров и расспросов Митрофан Адамович усадил гостя за стол и предложил выпить водки — налил гостю большой бокал, а себе — совсем маленькую рюмочку, предупредительно сославшись на нездоровье. Разговор был вялым и скучным. Митрофан Адамович поинтересовался, при каких обстоятельствах Семен получил второй Георгиевский крест, и тот сбивчиво рассказал, как ходил за языком, думал притащить какого-нибудь офицерика, но вышло так, что под руку попался австрийский генерал, — его и притащил.
Было видно, что Панова не интересует ни Семен, ни австрийский генерал, а просто он исполняет некий долг перед дважды Георгиевским кавалером.
Осмелев и уже не стесняясь, Семен сам потянулся к графину с водкой и опорожнил еще один бокал.
Дома не было конца расспросам о том, как его принимали у барина и чем потчевали, и очень удивились, когда Семен сказал, что по вкусу ему пришлось только одно кушание — соленые грузди.
Когда стемнело, Семен вышел на улицу. За ним увязался Андрей — ему хотелось побыть с братом, ведь завтра у того кончается отпуск. В сумерках слышалось пение старика и старухи. Песня была мордовская.
— Дед наш с бабкой загуляли, — сказал Андрей.
Семен всего лишь раз за побывку видел деда, но Андрей часто рассказывал о нем.
У деда, Ивана Шитова, есть на пойме пчельник. Там он и живет. Ухаживает за пятнадцатью колодными ульями. Рыбу ловит. Если удастся продать мед или рыбу, идет в Зарецкое и там находит своих постоянных друзей в трактирчике, поит их до тех пор, пока не кончатся деньги. Бабушка Улита ждет, ждет мужа — пойдет искать его. Найдет, возьмет за лапоть спящего ничком мужа, потрясет-потрясет, разбудит, приведет в тот же трактир, дает опохмелиться и сама тоже выпьет с ним рюмочку или две. Хмелея, запоют и пойдут оба в обнимку в Алово.
Вот и сегодня они так же идут по тропе, вьющейся под окнами, и поют. Оба заметили внуков.
— А-а, герои! — улыбнулся дед.
— Ты, дед, говорят, на свои деньги людей поишь. Зачем так?
— Делаю убогих богатыми, ведь от пьяного нужда и горе бегут.
Пошатываясь, дед с бабкой пошли дальше.
— Ты к Женьке Люстрицкой сейчас? — спросил Андрей.
Семен кивнул.
— Ну, а мне в другую сторону.
Кондратий Валдаев с внуком Сергеем собрались пахать под зябь. День разыгрался солнечный. То там, то здесь сверкнет сошная палица. На неровной ухабистой дороге телега качается и скрипит, точно колыбель. И под скрип телеги Сергей вспоминал, как недавно на паровой мельнице Лара Алякина, семнадцатилетняя девушка, гнулась, поднимая три пуда муки, и тогда он помог ей, — глаза у нее большие, — и заглянув в них, он смутился и покраснел, и она тоже смутилась, покраснела.
Когда смололи рожь, Сергей завязал полный мешок муки и пошел домой, думая, что дочка Алякина, хозяина мельницы, ему не пара. Дома дед Кондратий спросил:
— На мельнице тебя не подменили, паря? Нет? Почему же как вареный стал?
Сергей промолчал. Но через некоторое время, будто угадав все Сергеевы думы, дед спросил:
— Чья тебе понравилась?
— Тебе только скажи… Потом смеяться надо мной будешь…
— Вот тебе хрест святой, ни слова никому не скажу. Чай, я не ребенок…
— Алякиных Лара.
— Больно высоко забираешься.
— Да я и сам об этом давеча думал.
— Ну, однако, не кручинься раньше времени…
По Алову каждую зиму ходит нищий татарин Абдулка, по прозвищу «Князь». Оборванный донельзя и еле обутый, собирает куски только в очень холодное время, когда злой хозяин и собаку на двор не выгонит. Зайдет к кому-нибудь, постучит ногой об ногу, потрет руками, будто моет их, и жалуется, чтобы дали кусок побольше:
— Эх, тютка, ху-лат-на-а-а…
Зашел он как-то к Вирясовым и растерялся: полна изба женщин. Подошла к нему жена Агея, Васюха, с половиной пирога в руках.
— На, Князь. Помяни раба божия Миколая. На войне в лазарете скончался. Семь детей — сиротами остались.
— Слав бог: Миколай канчал! — ответил, вонзая зубы в пирог, Абдулка.
В феврале занялись бураны, которые налетали на Алово со всех четырех сторон, заваливая село глубоким снегом. Куда ни глянь, всюду бело: и стены изб, и ворота, и заборы… Черного места нигде не видно.