— Грамотеи буквами пишут, а мы — крестиками. А узор — целое слово. Настоящая вышивка — она будто теплыми, ласковыми словами говорит…
— Выходит, хорошая вышивальщица, как чародейка!
— Может, и так… Но ведунья добрая. Колдун ведь не любит людей, вышивальщица только добра желает…
— Эх, тебе бы грамоте научиться.
— Писать-то я умею и читаю тоже — вышивки. Только азбука у нас своя. Особая. Учись, пока не поздно. Вот уедешь, пошлю тебе свою вышивку, прочтешь мои думки. Погляди, глазок этот, например, пяти словам замена…
Гулко кашлянула на печи бабка Тася: дескать, спать мешаете. Вполголоса заговорила Ненила, объясняя вышивку.
Выгорел запас лучины, и легли они в разные постели на полу. Попытался было ночью Парамон перебраться ползком к Нениле. Но услыхала бабка Тася, гусыней прошипела с печки:
— Эй, сноха, кошечку домой впусти. Слышь, мяукает.
Расхохотался дед Наум.
А через неделю после отъезда Парамона пришла Ненила к Палаге, подружке своей, с вышивками. Взглянула Палага на Ненилин рисунок: тонкий холст обрамляли желтые березовые листья, словно прибитые к берегу голубой озерной волной, по которой плыла лебедь, распластав на воде раненое крыло, а в облаках парил вспугнутый друг лебедки…
Взглянула Палага на вышивку — сразу все поняла. Обнялись подруги и заплакали:
Поутру сказал дед Варлаам старшему сыну Тимофею:
— В контору барина Кара пойдешь, да не в усадьбу — в Зарецкое. Деньги отнесешь, за аренду земли отдашь. Задолжали мы.
— С рук на руки? — переспросил Тимофей, туговатый на ухо.
— С ног на ноги!.. В контору, говорю! Держи шесть червонцев золотом. Но ежели что с тобой приключится, знай: домой не вертайся — голову отпилю!
Тихий, с глазами, похожими на спелые мокрые бобы, Тимофей взял протянутые деньги, покачал головой, будто пробуя, цела ли, кашлянул в кулак и начал собираться.
Деньги он опустил в пустой кисет, повесил за шнурок на шею. Потянул кисет вниз, пробуя крепость шнурка, и остался доволен. Надел выходной кафтан, присел по обычаю, чтобы путь был удачным.
Марфа, жена его, помаргивая серыми близорукими глазами, — она качала сразу четыре колыбели, действуя руками, ровно заправский звонарь на колокольне, — напутствовала мужа:
— Иди с богом. Нынче сон видала хороший.
Тимофей нахлобучил старую шапку и тронулся в путь.
В избе, кроме детей, осталась лишь Марфа.
Будто холст, подбеленный и вымоченный в воде с золой, стелется дорога по скошенному лугу, и Тимофею Валдаеву кажется, что стога по правую руку тоже шагают вместе с ним к Зарецкому. Скучное солнце то положит на зеленую отаву свою рваную подстилку — тень от облака, то снова уберет ее, словно разыскивает место, где бы прилечь. А нити «бабьего лета» летят по ветру, мотаясь, точно махровые горевальные шарфы в руках у плачущих невест. И кажется Тимофею, будто сама дочь Ветра, которую насильно выдают замуж, причитает в зелено-желтом лесочке — прощается со свободной девичьей порой.
Вон впереди идут двое — тоже, наверное, в Зарецкое. Пригляделся Тимофей. Да ведь это Андрон Алякин и Наум Латкаев! И прибавил шагу, чтобы догнать, — путь неближний, а втроем идти веселее.
Тимофей Валдаев шел быстро, но вряд бы догнал Алякина и Латкаева, если б те не остановились на минутку возле придорожного ракитового куста.
— Куда путь держишь, Тимофей Варламыч? — улыбаясь во весь рот, спросил Андрон.
— Да в барскую контору, деньги несу, — доверчиво ответил Тимофей и, спохватившись, пощупал кисет на груди.
Жест этот заметил Наум Латкаев.
— И мы туда! — обрадованно сказал он.
Андрон и Наум пошли с обеих сторон Тимофея, который был на целую голову ниже. Как бы дурачась, Андрон обнял его за плечи и, поглаживая по груди, бормотал:
— Люблю, знаешь ли, тебя, Тимофей… Экий ты безответный…
А Наум тем временем достал из кармана складной ножичек, выпростал лезвие…
Словно хомутина, висела рука Андрона на шее Тимофея, поэтому он не чувствовал, как Латкаев ловко отрезал гайтан его кисета с деньгами, осторожно вытащил его и сунул вместе с ножичком в карман своего кафтана.
В барской конторе первыми уплатили деньги за аренду земли Андрон с Наумом, а уж потом подошел Тимофей. Полез за пазуху — нет кисета! — развязал кушак, пояс — ничего нет! — ощупал порты — и под ними пусто…
— Чего ты, Тимоша? — невинным голосом спросил Наум.
— Аль потерял чего? — сердобольно проговорил Андрон.
— У меня, мужики, беда: деньги пропали.