Говорил он с увлечением, но Ирина Павловна слушала его невнимательно, поглядывая на запутавшуюся под окном в паутине муху; другие мысли волновали ее…
— Пекарня, что возле мельницы, работает исправно. Там всем делом заправляет Домна Лепетухина — прямо скажу, бой-баба! Печет калачи и пряники, меняет их с изрядной прибылью помольщикам на муку. А теперь — о пчельниках…
Ирина Павловна думала, что отсюда до ее родных мест не так уж далеко — каких-нибудь сорок верст, и непременно завтра же нужно послать кого-нибудь за своей старой нянькой, пусть приезжает сюда…
— Если Густав Эрихович по-настоящему возьмется за дело — миллион даст, — заключил бывший управляющий.
Камердинер Арефий приказал кучеру Харитону:
— Поедешь в Алатырь и привезешь Лидию Петровну. Приходилось тебе ее возить?
— Четыре раза… Да только дома ли она днем-то?
— Без нее не возвращайся. Очень нужна. Барыня, скажи, разболелась…
В Алатыре Харитон остановился у большого дома, обшитого тесом и покрашенного в салатовый цвет. Старушка рубила на крыльце жгучую крапиву. Харитон уже знал, что это квартирохозяйка Лидии Петровны.
— Здорово! — рявкнул Харитон почти над самым ее ухом, снимая картуз. — Это на кой? — указал он на корытце, над которым священнодействовала старушка.
— Ну и напугал же ты меня, батюшка… Для кур это.
— Докторица дома?
— Не успела еще уехать, только собирается. Позвать?
— Уж потрудись.
Старушка ушла. Немного погодя на крылечко вышла стройная, подвижная, как пламя, девушка — волосы светленькие, точно солома, а глаза — темно-карие.
— А-а, старый знакомый!.. За мною? — спросила она грудным голосом. — Что там приключилось?
Кучер поведал, что было приказано.
— Значит, Кары приехали в имение? Интересно, какая она из себя? Молодая? Ладно, только дай срок — оденусь. Видишь, я в халате.
Она так прытко повернулась, что у крыльца облысел одуванчик.
— Не девка — вихрь один, — ласково проговорила старушка, любовно глядя вслед своей постоялице.
Горничная Глаша принесла подсвечник с тремя свечами, поставила его на маленький, будто игрушечный, ломберный столик и вышла, чтобы пригласить докторицу.
Когда та вошла, Ирина Павловна невольно приподнялась с кровати. «Неужели?.. Быть не может… Она или не она? — Графиня с недоумением смотрела на докторшу. — Блондинка, черные глаза… Боже, так ведь это она!..»
Хотелось убежать, спрятаться, несмотря на тупую боль в пояснице, но Ирина Павловна даже не пошевелилась — неотрывно смотрела на вошедшую.
Лидия Петровна поздоровалась. Ирина Павловна выдавила из себя лишь одно слово:
— Вы?
— Сколько лет, сколько зим!.. Ирина… Ирина Павловна. Я ведь запомнила? Хоть знала, что мы землячки, не чаяла встретить вас. Два месяца назад меня выслали из веселого Петербурга в наш неприглядный Алатырь под негласный надзор полиции… Ну, это вам неинтересно… Так что же вас беспокоит?..
— Представьте, я запомнила вас — на всю жизнь. Ваши глаза… А как зовут — забыла.
— Лидия Петровна Градова.
— Мне сказали, что в округе есть женщина-врач. Это редкость. Кроме того, эти женские недуги… Я сочла, что лучше обратиться к женщине, и вот приезжаете вы!
— Надеюсь на ваше благородное молчание.
— Можете быть спокойны. И вряд ли вам стоит искать другого домашнего врача. Больше ни на что не жалуетесь?
— Пока нет. Будем встречаться. До свидания.
«Градова… И зубы у нее словно градинки — ровные, белые. — Пронеслось в голове Ирины Павловны. — К добру ли такая встреча? Но что же делать? Ничего другого не замыслишь…»
Вспомнился Петербург, Смольный институт… Не хотелось уезжать из столицы, но пришлось — дела у отца шли все хуже и хуже, и в конце концов он вытребовал ее домой. В имении отца царило запустение; парк вырубили на дрова; остались лишь липы под окнами ее комнаты, а за ними — поля, поля, покрытые снежной унылостью. На душе было горько и тошно; а в библиотеке отца — ни одной живой книжки, лишь на дальней полке она нашла толстый том Апухтина: