А очищающее, а вдохновляющее, а взбадривающее и душу нашу, и помыслы действие Байкала!.. Ни учесть, ни пометить его нельзя, его опять-таки можно только почувствовать в себе, но с нас достаточно и того, что оно существует».
И ещё одно признание:
«Сколько бы ты ни бывал на Байкале, как бы хорошо ни знал его, каждая новая встреча неожиданна и требует с твоей стороны усилий. Всякий раз приходится опять и опять… приподнимать себя на некую высоту, чтобы оказаться с ним рядом, видеть его и слышать.
Не всё, как известно, называется. Нельзя назвать и то перерождение, которое случается с человеком вблизи Байкала. Надо ли напоминать, что для этого должен быть душеимущий человек. И вот он стоит, смотрит, чем-то наполняется, куда-то течёт и не может понять, что с ним происходит… Что-то в нём плачет, что-то торжествует, что-то окунается в покой, что-то сиротствует. Ему и тревожно, и счастливо под проницательным всеохватным оком — родительствующим и недоступным; он исполняется то надежды от воспоминаний, то безысходной горечи от реальности.
Кто из нас не знает замечательной песни „Славное море, священный Байкал“, написанной в прошлом веке сибирским поэтом Д. П. Давыдовым от лица каторжника, сбежавшего от тюремщиков и переправляющегося через Байкал. Есть в ней слова: „Ожил я, волю почуя“. Вот это и испытываем мы на Байкале, словно бы вырвавшись из застенков созданного собою рабства на вольный простор, перед тем, как снова возвращаться обратно».
«Полная чаша злата и лиха»
Мог ли такой писатель не вступиться за Байкал, когда в родном отечестве подняли на него руку?
Эта преступная эпопея началась ещё на рубеже пятидесятых — шестидесятых годов. О её событиях, вдохновителях и исполнителях Распутин рассказал в публицистической книге «Сибирь, Сибирь…», вышедшей много позже. Драма Байкала, по словам писателя, развивалась так:
«После отсыпки плотины Иркутской ГЭС (напомню: в 1956 году. — А. Р.) уровень сибирского моря поднялся на метр. Это обстоятельство навело некоего Н. Григоровича, смелый инженерный ум из Гидроэнергопроекта, на мысль спустить Байкал ниже прежней воды — так, чтобы почувствовал он руку человека! Для этого под Шаман-камень в истоке Ангары достаточно заложить 30 тысяч тонн аммонита, поднять его в воздух, и освобождённый Байкал беспрепятственно пойдёт к величайшим в мире ангарским гидростанциям… Подсчитали, что снижение уровня Байкала только на один сантиметр даст столько электричества, что им можно выплавить 11 тысяч тонн алюминия. А если на несколько метров? Ведь это же море алюминия!..
Засновали комиссии — взрывать, не взрывать?
И ахнул бы Григорович лежащий поперёк коммунизма Шаман-камень, да сибирские учёные пошли на крайнее средство, припугнув ретивого инженера и его покровителей вероятностью непредвиденного геологического смещения, после которого Байкал огромным валом шутя сметёт понастроенное и обжитое на Ангаре за триста лет».
Следующая напасть, которую придумали «генералы» технического прогресса, — осквернить священные берега зловонными химпредприятиями. Продолжу цитировать рассказ писателя:
«Целлюлозные заводы решено было ставить на Байкале ещё в 1953 году. В Америке к тому времени подобрались к новому корду марки „супер-супер“ с небывалой разрывной длиной нити, он пойдёт на шины для скоростной авиации, прежде всего военной. Подобного же качества корд, естественно, потребовался и нам, а для отмывки целлюлозы для него подходила лишь сверхчистая вода с минимальной долей минеральных веществ. Только три источника отвечали этому требованию — Ладога, Телецкое озеро на Алтае и Байкал…
Уже когда выбрали площадку в устье реки Солзан на юге Байкала, была возможность… перенести целлюлозный завод в Братск, где строилась ГЭС. Воспротивились проектировщики… Разве сравнить Братск с Байкалом: там гнус, тайга, даль; здесь — картинность, омуль вместо камбалы, заряд бодрости. Уже одним именем своим Байкал вызывал энтузиазм и горение сердец, когда склонялись проектировщики над листами ватмана. И если придётся ставить памятник конвою, добровольно взявшемуся сопровождать Байкал к месту его гибели, на первом плане должна быть волевая, готовая на любые сокрушения фигура главного инженера Сибгипробума Б. Смирнова; этот в развернувшейся дискуссии с защитниками озера вёл себя по-сержантски и покрикивал на писателей и учёных как на новобранцев».
Стройку Байкальского целлюлозно-бумажного комбината (БЦБК) объявили ударной комсомольской. Чуть позже на реке Селенге, примерно за полсотни километров до её впадения в чудо-море, начали возводить другой комбинат — целлюлозно-картонный. И тоже «ударно», и тоже руками молодых энтузиастов. Люди старшего поколения ещё помнят фильм Сергея Герасимова «У озера» — осторожную и робкую попытку сказать соотечественникам, что надо бы бережнее относиться к нашим природным сокровищам. Нашлись, однако, писатели и учёные, которые громко и недвусмысленно заявили: промышленники начали на байкальском берегу подлинный разбой. У Распутина читаем: