Мне хорошо памятна очередная встреча подвижников, объединившихся вокруг «Байкальского движения», в Армении. Союз писателей СССР нашёл средства собрать в Закавказье многих литераторов, пишущих на экологические темы и живущих в разных регионах страны. Я тогда готовил для бурятского журнала «Байкал» и иркутского альманаха «Голос» подробную статью о том, как загрязняют восточную акваторию Байкала Селенгинский целлюлозно-картонный комбинат и улан-удэнский промышленный узел. Этот материал под заголовком «Берег печали» был одновременно опубликован в обоих изданиях в начале 1990 года.
А летом предыдущего, 1989 года в Ереване высадился большой писательский десант. На несколько дней с заседаний Первого съезда народных депутатов СССР отлучились Валентин Распутин и Василий Белов, члены нового парламента, рождённого перестройкой. С ними тем же рейсом прилетели Владимир Крупин и Зорий Балаян, писатели из Японии, Монголии, европейских стран.
Дискуссии проходили в зале одного из санаториев на озере Севан. Времена наступили особенные. Люди будто впервые увидели, какие волчьи ямы вырыли мы на собственных дорогах жизни и на столбовом пути своей страны; в какие чёрные провалы сползали и экономика, и народное благосостояние, и культура. Хотелось собраться, выговориться самим и выслушать других. Просторный зал был забит до отказа. Люди плотной стеной стояли позади рядов, толпились в проходах. И речи со сцены вели не только о защите знаменитых озёр и рек, но обо всём, что наболело. Не забыть, как хмуро и недовольно секретарь ЦК компартии Армении и десяток его спутников, чиновников министерств и ведомств республики, сидевшие в президиуме, слушали огненную речь Сильвы Капутикян. Как и следовало ожидать от поэта, она расширила проблему, связав безумную аферу — использовать воды Севана на промышленные нужды — с общим наступлением на нравственность, с каждодневным оскорблением духовных национальных традиций. Думаю, тогда многие из нас, слушателей, впервые узнали, что в старину во время нереста рыбы в Севане запрещались свадьбы и другие торжества на его берегах. А в последние десятилетия этот обычай армян оказался забытым.
Японский писатель Хироси Нома напомнил, что восемьдесят процентов заболеваний на земле возникает из-за отсутствия чистой питьевой воды. «В нашей стране, — продолжил он, — не осталось водоёмов, из которых можно пить. В Токио пригодной воды нет, её приходится доставлять и очищать. А очищаем хлором, он вреден для здоровья».
Распутин в своём выступлении связал надругательство промышленников над природой с безнаказанностью за их преступления и безнравственностью, которая всякий раз сопровождает безумства «технических революционеров». Через несколько дней с трибуны съезда в Кремле он повторил те же мысли: «Сейчас время трагедий, которые следуют одна за другой (писатель имел в виду аварию на Чернобыльской АЭС, разрушительное землетрясение в Армении. — А. Р.), но заметили ли вы одну закономерность: только смолкнет голос диктора, объявляющего о человеческих несчастьях и жертвах, как экран и эфир заполняет какофония бесноватой музыки. Мол, нам всё трын-трава, мы свободны и от морали, и от сопереживания». И как предостережение каждому из нас: «Мы пытаемся строить новое, справедливое государство, а для чего его строить, если годы наши при таком отношении к природе сочтены?»
В Армении Распутин рассказал о губительных результатах водного и воздушного загрязнения: в посёлках Байкальск, Селенгинск и их окрестностях больше стало заболеваний, особенно онкологических, дети рождаются с различными патологиями.
На какие изуверские мучения обрекали технократы своих соотечественников, участники встречи увидели в документальном фильме японских кинематографистов «Болезнь Миномата: двадцатилетняя история». Валентину Григорьевичу показали его впервые в Токио, и он попросил японских коллег привезти его на встречу в Армении.
Лента всех потрясла. Страшный недуг, преследующий людей, получил название от залива Миномата, на берегу которого стоят химические предприятия. Они сбрасывают в воду отходы, содержащие ртуть, которая поражает болезнью рыбу и — по цепочке — жителей, сызвеку предпочитающих употреблять в пищу дары моря. Мы увидели на экране чудовищные кадры. Люди, поражённые «ртутной болезнью» (а к тому времени их было три с половиной тысячи), дёргались в конвульсиях, извивались, бились всем телом на койках, как на раскалённых сковородах, вращали обезумевшими глазами. Никакой палач, даже с дьявольским воображением, не смог бы придумать более жестоких мучений!