Валентина бросила взгляд на Менгиса: он озадаченно потирал подбородок. Сердце у нее усиленно забилось, комната закружилась перед глазами, одни цвета стали сменяться другими, напоминая ей о том дне, когда она повстречалась с Менгисом на базаре. Фантастически-яркие цвета что-то нашептывали ей, как и тогда.
Менгис вдруг превратился в высокое изящное дерево, протягивающее к ней ветви в стремлении заключить в нежные объятия. Очарованная, Валентина видела как бы со стороны, что ее собственная плоть становится землей и небом, чтобы питать и поить это дерево – чего и жаждала ее душа. Потом тело сосредоточило в себе скопление звезд, в которое проник Менгис, позволив искрам дождем осыпать небеса.
Вместе блуждали они по бесконечному лабиринту предыстории их любви и возвращались обратно медленно, рука об руку. Валентина смотрела на белую пантеру, свою любимицу Шадьяр, и видела ее настороженно поднятые уши и какие-то волшебные блики, и она слышала высокие ноты красивейшей музыки.
Кремообразные белые слова – слова бесконечного обожания – вытекали изо рта Менгиса. Валентина изумленно смотрела, как эти слова, словно шары, катятся по полу, останавливаясь, чтобы тронуть Шадьяр, прежде чем скрыться за дверью. Девушка погружалась взглядом в глубину глаз возлюбленного, и глаза его были как реки, а ресницы – как сапфировые жезлы, и ей хотелось утонуть в речных струях, мягко коснувшись волшебных жезлов, освещавших путь.
Тело взорвалось тысячью драгоценных камней, замерцавших таинственным светом, и поток потянул ее вниз, но на поверхность она всплыла, чтобы оказаться на поляне, усыпанной земляникой. Валентина лежала на спине, совершенно умиротворенная, и слушала, как растут травы. Вся ее жизнь проносилась перед мысленным взором, а звук собственного смеха странно касался ушей, словно целуя.
Рядом не было уже высокого ветвистого дерева – чья-то красивая голубая тень опустилась поблизости и коснулась ее лица. Нежные звуки флейты исходили от этой тени и окутывали чувственной мелодией – возлюбленный принял другое обличье.
Время текло ощутимо и стремительно. Валентина достигла таких высот сознания, о которых раньше даже не подозревала. Она встретилась с Богом и говорила с ним, смиренно просила позаботиться о Рамифе и Мохабе, умоляла о прощении своих грехов и получала желаемое. Бог сказал ей, что простил всех иудеев, простит и ее.
Она упала в земляничные заросли и почувствовала боль, которую испытывали сминаемые под ее спиной травы. Мягкие порывы пурпурного ветра ворвались в комнату через открытое окно. Девушка удивилась насыщенному, ярко-багряному звуку, издаваемому хвостом пантеры, бьющимся о мозаичный пол.
Неожиданно Валентина обнаружила вокруг себя белое сияние. Дерево, бывшее Менгисом, теперь лишенное листьев, манило ее к себе. Она потянулась и ухватилась за жесткий и узловатый сук, ставший его рукой, и почувствовала, как дерево втягивает ее тело в свой ствол. Единственный кристалл слезы, выкатившийся из-под сапфирового жезла, превратился в водопад сверкающих алмазов, каждый из которых вскоре затрепетал живым листком.
Они возродились к новой жизни в объятиях друг друга и заснули.
Менгис проснулся с бьющимся сердцем и в смятении. Осторожно он дотронулся до Валентины, чтобы убедиться, все ли в порядке с девушкой, потом расслабился. Его взгляд упал на чайные чашки, и Менгис содрогнулся. Должно быть, девочка подмешала в чай… Надо было оставить Агаву в селении у подножия горы! Невинная ошибка ребенка могла им стоить жизни!
Он положил голову возлюбленной себе на грудь и стал ждать ее пробуждения. Сердце его сжималось при мысли, что она скажет, когда откроет глаза.
Проносились часы.
Валентина проснулась, когда солнце стояло уже высоко. Ее рука сразу же потянулась к возлюбленному, и она прижала его руку к своей груди. Раздался спокойный голос:
– Девочка перепутала травы. Это было прекрасно! Потрясающее впечатление! Теперь я понимаю, почему ты утверждал, что подобный опыт не стоит испытывать дважды. Менгис, не смотри ты на меня с такой тревогой! Я погружалась в самые глубины твоей души, любимый! Твое дыхание становилось моим. Я ощущала, как мы возрождаемся и умираем, меняя ипостаси и сливаясь в единое целое, – тихо молвила она, глаза ее были затуманены любовью.
– Ты могла умереть! Как мне жить с этой мыслью?
– Агава не желала нам зла. Ты объяснишь ей все, и она никогда не повторит ошибки, девочка хотела порадовать нас хорошим настоем трав. Я прощаю ее. Прости и ты!
Вместо ответа Менгис прижал Валентину к себе, и слезы на мгновение ожгли ему глаза.
– Я бы с радостью осталась в Аламуте навсегда, но должна вернуться в Напур. Мне было необходимо увидеть тебя и почувствовать, как твои сильные руки меня обнимут. Теперь же пора возвращаться во дворец к исполнению своего долга, – она нежно поцеловала Менгису глаза, щеки, рот.
– В мыслях я буду с тобой каждый миг, и днем, и ночью, пообещал он.
Она улыбнулась:
– Пойдем! Проводи меня до гребня горы, как шел ты со мной раньше: до начала и конца времен.
ГЛАВА 21
Зима царила в Святой земле. Февраль считался месяцем дождей. Тяжелые капли с неприятным стуком бились в окна. Настроение у Валентины было таким же сумрачным, как и сам день.
Пока она в своих покоях расхаживала по полу, покрытому коврами, желтые глаза Шадьяр неотрывно следили за ней. Мысли Валентины уносились к Аламуту – сердцем она была с Менгисом. Так часто в эти недели, что прошли с тех пор, как они в последний раз виделись, представляла девушка себя в его объятиях! Ее больше не мучили сны о безликом возлюбленном, которому она могла бы отдать и сердце, и душу. Теперь у возлюбленного было лицо – лицо Менгиса.
Первый караван с припасами для войска Ричарда отправился из Напура три дня спустя после ее возвращения из Аламута. Проворно и молчаливо федаины проследили за погрузкой продовольствия в повозки и отбыли из Напура еще до восхода солнца. Спустя неделю Валентина получила кошель с золотом – половину платы, полученной от Ричарда. Золото она немедленно отправила в сокровищницу Напура.
Хотя Валентина и испытывала некоторые угрызения совести за то, что подобным образом распорядилась продовольствием, уже проданным Саладину, она постаралась не слишком задумываться об этом. Девушка знала, что поступила так, как должна была поступить. Чувство вины оказалось бы гораздо более мучительным, если б, имея доступ к продовольствию, она позволила бы своим соотечественникам умирать от голода.
Шадьяр подняла голову и посмотрела на вход в комнату у алькова, занавешенного яркой желтой тканью. Несколько минут спустя раздался тихий стук в тяжелую резную дверь.
– Войдите, – сказала Валентина, поскорее собираясь с мыслями.
Перевозка продовольствия держалась в таком секрете, что знала о ней во дворце только Валентина – ей не хотелось обременять и своих друзей определенным чувством вины.
Легкими скользящими шагами в комнату вошла Розалан. Валентина смотрела на свою подругу, удивляясь перемене, происшедшей с той за время жизни во дворце. Теперь молодой бедуинке не нужно было вести тяжкую борьбу за существование, следуя за постоянно перемещавшимся войском, и красота ее расцвела.
Гладкая кожа цвета охры излучала здоровье, игривые темные глаза, блестящие, ясные, выдавали бесстрашие натуры. Большой вкус проявлялся в затейливости наряда. За несколько месяцев жизни в Напуре ноги Розалан, некогда мозолистые и загрубевшие, стали такими же нежными и ухоженными, как и ее хорошенькие ручки. Когда бедуинка двигалась, разнообразные браслеты, которыми она украсила себя в изобилии, обольстительно позванивали.
– Где Ахмар? – нежно поддразнила подругу Валентина. – Обычно он таскается за тобой, как потерявшийся щенок!
Глаза Розалан затуманились, и Валентина поняла, что не стоило ей так говорить.
– Что случилось?
Розалан опустила глаза, не произнеся ни слова.