Женька поцеловал его сам. Только секунду назад неуверенно жался к стенке кабинки, следя за меняющимися цифрами этажей на экране лифта, а сейчас водит своими мягкими губами по его сжатому в линию рту, напрашиваясь языком в гости. Быстро справившись со ступором неожиданности, Егор сгрёб того в объятия, выдохнул по слогам «Же-ня», вцепился в так невинно предложенные губы, и сам покрылся мурашками от пробравших ощущений, от Женькиного еле слышного стона. Они не разлепились, даже когда кабина, дёрнувшись, остановилась на пятнадцатом этаже. Егор, увлекая парня за собой, просто «протанцевал» с ним к двери своей квартиры. Уже в пороге Женька снова застопорился, пытался что-то сказать, вывернуться из объятий, но он не дал, не желал мириться с чужим сомнением, усилил напор губ, языка, давление рук. Дверь квартиры шумно захлопнулась за ними. Женька дёрнулся, разорвал объятия, прижался спиной к стене и, тяжело дыша, посмотрел на него, как загнанный зверь. Загнанный, понимающий свою участь, но не смеющий противиться, словно сам хотел быть съеденным. Егор, не отрывая взгляда, подошёл почти вплотную, снял с того шапку, откинул куда-то в сторону, нежно погладил, будто успокаивал, согнутыми пальцами его щёку. Опустил руку ниже, нащупал язычок бегунка молнии на пуховике и медленно потянул вниз. И опять Женька удивил его, как и в лифте, сам сделав первый шаг, буквально впиваясь в губы.
Перед смертью не надышишься, и Женька это знала. Да только как теперь отказаться, от этих губ, от его поцелуев, от заполняющего до краёв ноющего желания отдавать? Снова потянулась сама, целовала истово, стонала в губы, только чтобы не слышать звука падающих на пол вещей. А перед зажмуренными глазами золотыми песчинками в часах уплывало отмеренное ей недолгое счастье. Она взяла в ладони лицо Егора, выставляя перед собой согнутые в локтях руки, только для того, чтобы защитить свою грудь и, хотя бы ещё на минуту, отодвинуть разоблачение. Тот, справившись с верхней одеждой, своей и её, принялся за многослойный Женькин шарф, виток за витком приближаясь к шее. Справился и с этим, отбросил на пол, скользнул ладонью сзади по бритой шее вверх, захватил волосы в кулак потянул назад, заставляя её выгнуться, открыть его губам и языку нежную кожу. Женька всхлипнула и зажмурилась, когда Егор с тихим рыком стал опускаться от подбородка вниз по шее, дошёл губами до середины и замер. Отстранился сам, всё ещё удерживая её голову откинутой назад и сузив глаза, срывающимся на хрип голосом, спросил:
— Что за хуйня, Женечка?
Она нервно сглотнула, подтверждая его догадку об отсутствии у неё кадыка, отчего Егор, резко разжав кулак и освобождая, будто отталкивая от себя, отступил назад и шумно задышал. Девушка, вмиг лишившаяся сил, сползла по стене и, подтянув к груди колени, безвольно повесив руки по бокам, осталась так сидеть.
— Ты что не понимала, что я повёлся на тебя, как на парня? – голос тихий, но от этого не менее злой.
— Понимала, — выдавила Женька.
— Тогда повторюсь – что за хуйня, Женечка?
Она усмехнулась, грустно, вымучено, вызывая у Егора новый приступ злости:
-— Если скажу, что ты мне нравишься, поверишь?
Егор, матерясь и ероша свои короткие волосы, крутился на месте, не понимая, как вообще мог попасть в такую ситуацию. И ведь ни на секунду с момента их встречи у него ни одна мысль не шевельнулась в пользу того, что это может быть девушка. Шевелился только вздыбленный член в трусах, истекая от желания поскорее познакомиться с этими пухлыми губами. Он и сейчас всё ещё стоял колом, несмотря на весь казус сложившейся ситуации и буквально сатанинский гнев хозяина. Осенившая Егора новая догадка заставила его, наконец, остановиться и отвлечься от вытаптывания дорожки в паркете:
— Кто тебя подослал?
Женькин удивлённый взгляд, а потом абсолютно уверенный ответ: «Ты подошёл ко мне первым в метро» - вернул топтуна к прерванному занятию. Егор готов был орать в голос от разочарования в Женьке, в себе, в своём не к месту стоящем члене, в то время как та просто продолжала сидеть, равнодушная к его метаниям.
— Пошла вон! – гаркнул он что есть мочи в её сторону.
Та отлепилась от стены, встала на четвереньки, и, натирая паркет своими острыми коленками, принялась собирать разбросанные по коридору вещи. От кружащей перед его взором округлой задницы под джинсами-скинни, так отчётливо теперь видной из-под задравшегося до талии свитера, планка Егора окончательно упала. Она ведь сама пошла с ним, знала, куда и зачем, но пошла. У неё было тысяча возможностей его остановить, исправить ошибку одним словом, но она молчала, заводила одним своим видом, и, в конечном счёте, поцеловала первой, потому что сама так хотела. Не до конца отдавая отчёт своим действиям, ведомый скорее злостью и желанием отомстить, Егор толкнул Женьку на всё ещё валяющееся на полу своё пальто (сука, Hugo Boss на секундочку!). Та и пикнуть не успела, как оказалась под ним на спине, смотрела на него широко раскрытыми глазами, не веря, что он сможет быть жестоким. Но Егора было уже не остановить. Пока Женька мешкала, он поднял её руки над головой, с силой сжал обе кисти одной своей ладонью, настолько тонкими они были. Сидел на её ногах ближе к коленкам, чтобыта не могла согнуть их, лягнув в неподходящий момент. Женька замотала головой, когда он стал медленно наклоняться к её лицу, свободной рукой Егор схватил её за шею, пальцами зафиксировав лицо, и поцеловал. Поцелуем это можно было назвать с натяжкой, он засасывал, кусал её губы до крови, зализывал, врывался своим языком к ней в рот на всю длину, отчего та начинала задыхаться. Отпустил шею, чувствуя, что она не посмеет выскользнуть из его зубов и губ, засунул освободившуюся руку ей между ног, с силой сжал, заведомо причиняя её чувствительному клитору острую боль. Женька дёрнулась, выгибаясь, мычала, слабо трепыхалась под его телом, а потом как-то враз обмякла. Егор на секунду отстранился от лица, но по следящим из-под прикрытых веками глазам понял, что обморока не случилось. Снова потянулся к ней, готовый продолжить наказание. Но Женька в очередной раз его перехитрила, её губы и язык стали нежными, податливыми, ласковыми, и Егор, ведомый ими, переключился на нежность. Хотелось её отзывчивости, снова слышать её стоны, которые так его распаляли.