Конфликтное столкновение образов в вокально-симфоническом цикле отсутствует. Тема подвига трактуется обобщённо: героизм А. Мерзлова преподносится не как исключительное событие, а как вполне обыденное поведения, по выражению Тевосяна, «норма повседневного героического труда», по мысли Гаврилина, «основа основ всякой человеческой жизни». Так, кстати, было и в спектакле «Думая о нём», поэтому отсутствовали конкретные лица и имена, «действовали «обобщённые» Мать, Отец, Друг и т. д.» [42, 295].
Вместе с тем драматургия «Земли» вбирает элементы, свойственные циклам, раскрывающим тему трагической любви. Это, например, ретроспективный показ событий: о гибели героя становится известно уже из эпиграфа. Дальнейшее развитие подчинено логике сменяющих друг друга воспоминаний. Однако здесь, в отличие от других опусов, главным персонажем становится народ, поскольку тема подвига Анатолия Мерзлова раскрывается именно через отношение народа, его память.
Лирический центр цикла — песни «Ветерок» и Колыбельная: в них на первый план выходят типичные для Гаврилина женские образы. Действие переносится в субъективно-психологический план воспоминаний матери и возлюбленной. Причём, как и в женских циклах, появляется образно-выделенный мотив ожидания друга — уже умершего: «Когда весточку подашь? На какой неделе?» Переживание трагической потери охватывает различные временные планы — настоящее и прошедшее: «Паренёчек, паренёк, где ты пропадаешь?. Твоя детская улыбка и сквозь годы светится. У тебя глаза, как прежде, голубые мамины… Ты да я да мы с тобою в мире нераздельные…»
К сожалению, целиком «Землю» исполняют редко. Зато повсеместно звучит песня «Мама». Многие даже не догадываются, что она имеет отношение к какому-то масштабному опусу, но узнают это сочинение, как и «Шутку», с первых звуков. Педагоги музыкальных школ охотно дают его своим ученикам, а те с радостью разучивают. И если спросить какого-нибудь любителя (или даже человека далёкого от музыки), какие сочинения Валерия Гаврилина вы помните — первым, скорее всего, назовут «Маму».
В интервью 1997 года Ю. Погорельский задал Гаврилину вопрос:
«— Есть у вас одна песня, которая стала для меня, может, самой любимой. Это песня «Мама». Поверьте, когда я её слушал, комок застревал в горле. Скажите, она из ваших «Военных писем»?
— Нет, она из цикла «Земля», написанного для детского хора и симфонического оркестра. Этот цикл был написан в память о подвиге Анатолия Мерзлова <…>, который направил свой трактор в огонь, чтобы спасти урожай. Нет, он даже не столько спасал зерно, сколько жизнь людей. Людей, которые остались бы без пищи, без хлеба. И он пожертвовал собой… А песня, о которой вы только что говорили, обращена к маме как бы непосредственно от его имени. «Тихая моя, добрая моя, нежная моя мама»… Так написать мне велело сердце. Я считаю, что человек сам себе выбирает судьбу, и порой судьба эта может стать поистине оптимистической трагедией.
— Знаете, я недавно прочёл какую-то публикацию, в которой автор через годы высказывает чуть ли не полное недоумение в отношении подвига Мерзлова. — А вот тут я скажу: хватит танцевать на трупах! Даже элементарное христианское правило гласит: о мёртвых либо хорошо, либо — ничего! А сейчас все кому не лень напустились на покойников. Ну пусть за всем этим стояли бы добрые дела — так нет же их, добрых дел!» [19, 380–381].
В итоге вместо замышляемых опер Гаврилин снова создал ярко театральный опус: он вырос из тюзовского спектакля и пошёл дальше — покорять молодёжную аудиторию. А оперные эскизы продолжали томиться на полках. По всей видимости, их систематизация, оформление в завершённые сочинения и, наконец, обнародование никак не входили в ближайшие планы композитора. Более того, он до того устал, что летом вообще не планировал притрагиваться к роялю. Семейству Гаврилиных хотелось отдыхать и путешествовать.
«Желание перемен, — отмечает в дневнике Наталия Евгеньевна, — привело нас неожиданно в Молдавию, в Тирасполь. Моя подруга уговорила нас поехать к родственникам её мужа. Что поразило — гостеприимство. Впечатление такое, будто мы век знакомы. Хозяин приглашает нас в подвал: там рядами стоят бочки с вином. <Он > нам рассказал, что в Молдавии уже заложен коньяк к 100-летию Октябрьской революции». И позже автор дневника приписывает: «Могли ли мы тогда предполагать, что, скорее всего, этот коньяк в 2017 году не будет употреблён по назначению!» [21, 185–186].
В Молдавии гуляли по берегу Днестра, бродили по вишнёвым аллеям, а потом поехали в Одессу. Сняли комнатку — совсем простую, маленькую. Было в ней три спальных места, и поэтому хозяин «услужливо» предложил семейной паре Гаврилиных платить ещё и за третье, пустое. Обедали в местной столовой, где в качестве главного блюда подавали котлеты из крупы. Но ни жильё, ни питание не смущали, главное — Валерий Александрович впервые увидел море! И за всё время пребывания в Одессе он всякий раз восхищался заново: «Какая красота! Как оно умиротворяет, успокаивает». По вечерам композитор общался с местными жителями, а это в Одессе всегда интересно. И город полюбился, и уезжать не хотелось. Решили, что обязательно вернутся сюда в другой раз. Но, увы…
В Ленинграде снова началась интенсивная работа. Следующий, 1976 год принёс знаменательную премьеру: впервые, в Большом концертном зале «Октябрьский» было исполнено одно из самых трагических сочинений Мастера — вокально-симфоническая поэма «Военные письма». «Сказать, что Валерий волновался, — вспоминает Н. Е. Гаврилина, — значит не сказать ничего. И хотя на репетициях он был очень доволен исполнителями — Таисией Калинченко и Эдуардом Хилем, хором мальчиков Капеллы, оркестром, которым дирижировал Александр Александрович Владимирцев, — он беспокоился, как будет принято его новое сочинение. Это ведь был первый выход на такую широкую аудиторию с эстрадными певцами. Успех превзошёл все ожидания» [21, 189].
Гаврилин рассказывал, что «Военные письма» зарождались как «Солдатские письма»: «Идея возникла в связи с событиями на полуострове Даманском. Собирал материал о прерванных жизнях. Шёл процесс вынашивания. В это время Товстоногов пригласил меня на спектакль «Три мешка сорной пшеницы». Я прочитал повесть Тендрякова и увидел, что этот материал легко ложится на это сочинение тоже. С этой музыкой и пришёл я к Георгию Александровичу Товстоногову. После премьеры увидел, что музыка производит впечатление и на слушателя, и на актёров. Осмелел и сделал отдельное сочинение» [21, 318].
И ещё: «Работа над «Тремя мешками…» у Товстоногова помогла мне написать вокально-симфоническую поэму «Военные письма». Это драма о женщине, у которой любимый человек погиб во время войны, а она его продолжает ждать и ждёт до сих пор» [19, 171].
«Военные письма», как и большинство моих сочинений, о любви, которая разрушена на этот раз страшным бедствием — войной. Подобно злому лиху из русских сказок, она приносит горе и слёзы людям, отнимая у них самых дорогих и близких — отнимая любимых.
В композиции сочинения три линии: голос рассказчика, появление лиха, написанного в духе народного представления, и, наконец, собственно история любви — проводы и гибель солдата, призывы женщины, обращённые к нему, уже неживому.
Цель, которую я ставил перед собой, работая над «Военными письмами», — выразить огромное восхищение моральным подвигом людей военного времени, давших нам жизнь, несмотря на свои страдания и душевные раны, сохранивших для нас, потомков, всё самое доброе и человечное» [19, 102–103].
Уже из этого краткого рассказа можно понять, что военная поэма Гаврилина, по сути, автобиографична. Не случайно в этой связи появление на её страницах образа ребёнка: он вместе с мамой ждёт почтальонку, перед его глазами проходят тягучие горькие дни, озарённые лишь слабой надеждой на добрую весть с фронта.