Беременная Алла брала реванш у жизни за годы простоя матери и жены в себе и, кажется, выигрывала вопреки медицинским работникам, рвущимся выискать у «возрастной» матери хоть какой-нибудь изъян.
- Алька, я забыла спросить, а как дела-то у папы? - спросила она, хлюпая распухшим носом, когда любимец заглянул в спальню.
Профессорский внук молчал. Он разглядывал Аллу Николаевну, одетую в мамин розовый кардиган, который обнимает её располневшую в талии фигуру. «Зачем она опять об отце?» - насторожился он и ответил сдержанным голосом:
- Говорит, на работе тяжело, до ночи сидит, поручениями завален.
- Старая песня, - усмехнулась гостья. - Все чиновники стонут от перегрузок, это их кредо. А попробуй сдвинь! Никто ещё по своей воле кресло не освободил. Можешь поверить, я с ними пуд соли съела. Есть, конечно, трудовые лошадки, на них и ездят. Остальные днями напролёт с одним письмом ходят по кабинетам, дверями хлопают. Твой отец уж точно не из лошадок. Ты, слава богу, в деда пошёл. Вот где вожак!
- Ох, не жалуете вы, тёть Алла, моего родителя, - с улыбкой сказал профессорский внук. - Уже второй раз он вам не угодил, и это за полчаса.
- Да он на всю жизнь мне не угодил! - вспыхнула Алла и присела на краешек карамельной кровати. Она смотрела на Альку, но взгляд её был устремлён в прошлое. - Я маму твою отговаривала за него выходить, ты должен знать почему. Она не рассказывала?
- Нет, - прошептал профессорский внук и расположился на стуле, который ещё со времён его бабушки стоял напротив кровати. Когда его отец был членом семьи Дятловских, на этот стул он сваливал одежду, а носки всегда валялись на полу под или рядом с этим стулом.
Итак, наследник Дятловских целиком обратился во внимание, даже лоб нахмурил, ведь от матери он получал только старательно отредактированную информацию о своей семье. Например, о том, что до встречи с бабушкой его родной дед состоял в браке с другой женщиной, он узнал, однажды погрузившись в сплетни кафедры. Тогда профессорский внук потерял землю под ногами и еле приволочился домой. Он впервые в жизни нахамил матери, после чего она не спала и плакала. Наследник известной фамилии требовал объяснений, но мама не произнесла ни слова, только, растирая глаза, просила его «остановиться». Сейчас он раскаивался и даже просил прощения над свежим холмом. Тогда, всего-то полтора года назад, можно было просто сесть рядом, посмотреть ей в глаза и расспросить обо всём.
- Так вот, - сказала Алла Николаевна, - упрямая она была, слон не сдвинет. Родители не справлялись. В кого такая? Ну да ладно. Как всё было. Я с Костей познакомилась в деканате, так забавно, и влюбилась тут же, но не растерялась, не покраснела, а твоя родительница в ступор ушла, ей тоже Костя понравился. Он такой симпатичный был, видный, плотненький. - Глаза у Аллы Николаевны заблестели, лицо посветлело. - И мы встречаться начали. Бог мой, второй курс, а он на четвёртом. Ну и закрутило нас. Дело к свадьбе. Костины родители сдались, он единственный у них был, поэтому присматривались ко мне с лупой, но приняли, не с распростёртыми объятиями, но приняли. А своих я перед фактом поставила, у меня с родителями отношения были без нежностей и антимоний, ты в курсе. Главное, Дятловские, перед ними я робела, когда Костю представляла. И знаешь, они так по-родственному, с душой, как будто настоящего зятя привечали. Костя их сразу полюбил, как родных. Вот так и началось. А Лерка-то смысл жизни терять стала, ногти грызть, зрение у неё упало тогда. Мы понять не могли, но я в глубине души догадывалась, что тоска её скрутила, замуж хотела. - Алла Николаевна стрельнула глазами в Альку. - А тут - раз, как в цирке, - воскликнула рассказчица, - Славик Кисель нарисовался! Да не просто, а с намерениями! Он на другом потоке учился. Пулей за него выскочила. В койку к нему, прости, скажу грубо, сразу прыгнула, чтобы родители не встряли. Не разобралась, даже не попыталась, что он за человек. Ой, бабуля твоя, Катерина Аркадьевна, царствие ей небесное, сколько переплакала на моём плече. «Дитя топится», - вот такие её слова.