- Серёженька, какая жестокость, - простонала она, опускаясь на диван. - Принеси корвалолу... Мои женщины любят тебя, за нас переживают. Они знают, через что мне пришлось пройти, и так сочувствуют...
Мать проглотила сердечные капли и замолчала. Сергей знал, это молчание - страшнее криков: сейчас ожил Феденька, мама видит его, а душа её птицей бьётся о стекло.
Сергей сел на пол, в ноги матери, и опустил взлохмаченную голову на её колени, длинные ноги, как обычно, мешали ему сгруппироваться.
- Мамуль, прошу, оставим этот разговор, - сказал он и припал губами к ладоням матери. - Я люблю тебя и никогда не брошу. Хочешь, я встречусь с дочкой Люды Петровны?
Мать не поверила ушам своим, но тут же нашлась и всхлипнула, чтобы было понятнее - хорошо, конечно, с дочкой, но мало. И послушный сын продолжил уступки:
- Я могу продолжить знакомство, буду письма ей по мылу бросать, по скайпу звонить из Штатов, да хоть каждый день! Приеду через год. Если сложится, то согласен и к венцу, как ты советовала.
Мать напрягла спину и обняла чудесного ребёнка. Если дочь Люды Петровны станет невесткой, битва за сына выиграна. Сергей тоже ободрился: неужели в семье водворится мир?
- Хочешь, я мусор выброшу? Ковёр выбью? - спросил чудо-сын и вот уже умчался с ведром во двор, запечатав уши наушниками. В тишине крепких сталинок он отдышался и с радостью закурил в компании друзей покойного деда, они помнили советское счастье и Великую войну.
Мать его, поглядывая в окно, пекла блины и жарила колбаски, подошло время второго завтрака. Чайник пыхтел на плите. «Когда эти старые дураки отпустят мальчика?» - подумала она и перевела взгляд на мужа, которого с утра пилила, правда не в полную мощность. А вот нечего держать нейтралитет по вопросу Америки.
- Олежек, какой ты жестокий всё-таки, - сказала она и убрала непослушную прядь волос со лба. - Дитя покидает родную мать навеки, а ты молчишь всё время, как истукан.
Олег Георгиевич отозвался на слово правды, «истукан», и вышел из ватерклозета к горячему домашнему очагу.
- Катя, я уже высказался. Зачем повторяться? - ответил он, натягивая треники до ушей. - Я - против! Твой сын принял к сведению моё мнение, но остался при своём. Тысячи программистов остаются на родине, при этом прилично зарабатывают. Он сам это знает лучше меня. Пойми, - на лысине его выступили капельки пота, - никакие доводы его не остановят. Эта идея с отъездом в США проникла очень глубоко в его сознание, наши высказывания бессильны, они не достигают и половины пути, проделанной этой идеей. Наш путь - смирение и молитва. - Олег Георгиевич уселся за стол и поднял вилку в боевую готовность. - Особенно твоя молитва, материнская. Она, как известно, «со дна моря достаёт». Так что оставь парня в покое, не терзай его. Он прав, надо последние дни провести в радости. А ты поступай так, как сказал тебе батюшка, я только повторил его слова.
Румяная колбаска была в результате руками запакована в блин на тарелке главы семейства и отправлена ему в рот, а оставшаяся не у дел вилка легла у края тарелки.
II
С неохотой ангел-хранитель отворил дверь своего подъезда крестнице. Так ей показалось. Трубку домофона он сорвал после первого же гудка и задышал в динамик. Он дадакал, а она после каждого «да» или «да-да» повторяла: «Это я, открывай, Родионыч». Голос крестницы он узнал раза с четвёртого, и для неё прозвучал наконец входной гудок.
Дальше прихожей она не двинулась и кеды прикольные не сбросила с уставших ног. Комната жены Родионыча заперта была наглухо. Обычно та любопытствовала в зрачок и, заметив Снежану, выходила поздороваться. В обычной жизни такой чести удостаивались только избранные посетители её уже бывшего мужа, самые положительные.
Снежана повела носом - пахло только что запечённым мясом, так вкусно, что живот начало сводить.
- Вы собрались обедать? - спросила она, глотая свиной аромат. - Я на минуту, не задержу.
Родионыч взмахнул руками, что означало: «Да что ты, какой обедать, так, на кухне вожусь».
- Что случилось, дочка? - участливо спросил он, расстёгивая ворот выглаженной рубашки.
- Да, Александр Родионович, случилось. Пришла сообщить из первых уст, - сказала Снежана, съёжившись от пробежавшего по спине холодка. - Я разорвала контракт и уволилась с «Икара», - протянула она, вкладывая силу в каждое слово.
- Ты шутишь, - ухмыльнулся Родионыч, его усы дрогнули. - Это невозможно.
- Не шучу. Династия Яновичей покидает «Икар» навсегда. Документы свои я забрала. Вступать в борьбу за собственность не стремлюсь. Артём подготовит бумаги, он лучше всех разбирается в юридической стороне дела, я подпишу не глядя. Вот и всё. Не умею быть капиталистом. Не хочу заниматься чужим делом.