Лёву трясёт от этих поручений разовых, дня спокойно не проживёшь, директор душит Веру работой только за пределами офиса, а внутри... На её рабочем столе пыль не оседает только на подставку для чайной чашки.
Сегодня, одетым в сырость ноябрьским днём, она опаздывает на работу - только отвела Тимошу в садик, как тут же получила приглашение вернуться домой. Теперь, спустя два стремительных часа, горят её губы и щёки, но ожоги смягчает ветер.
Полдень на носу, но набережная одинока. Ни одной мамы с коляской, ни одного старика с тростью. Правда, у самой воды сбились в стайку подростки-прогульщики. Один, верзила в костюме, прикуривает сигарету и угощает остальных. Так ныне происходит посвящение в крутые. У Веры сжимается сердце: что будет с Тимошей, когда подрастёт? Она стискивает зубы и нагоняет злобы в глаза. Бежит к дымящей стайке и угрозы выкрикивает, все, что на ум пришли. Стайка встрепенулась - и врассыпную, а верзила в костюме шага на два попятился и опять дымит. Вера к нему, милицию поминает, а тот бычок проглотил и матом рыгает, как больной, челюсть нижнюю выпятил. Плечи Веры опустились, в глазах прячется страх, но чей-то голос сверху останавливает хулигана.
- Вон пошёл, ты ж... грёбаный, ща прибью в...
Ободрившийся взгляд Веры скользнул по берегу, по одинокому клёну с голыми ветками - единственному дереву на набережной, подступившему к реке ближе вытянутой руки. Ствол дерева подпирает взлохмаченный молодой человек в мятой куртке цвета хаки. Это он заступился за Веру. Это он сегодня утром звонил в её двери минуя домофон. Вера смотрела в дверной глазок и тёрла полотенцем мокрые волосы. Два часа оказались такими стремительными, что пришлось ваять новую причёску. Взлохмаченный молодой человек опустил голову и жал кнопку вызова...
Река встала на дыбы и шлёпнула по граниту, сковавшему её свободу. Вера вздрогнула и вздохнула.
- Простите, - крикнула она юноше, подпирающему клён, и сама не поняла, за какой свой проступок ей больше стыдно, - я была не готова.
Он навалился на неё тяжестью взгляда и вздохнул так горько, что всколыхнул над ним своими ветвями-руками голый клён. От взгляда своего спасителя у Веры похолодело сердце. Какое горе привело его на набережную, к ней? К ней ли?
Река вспенилась, как шампанское, и унеслась прочь.
- Пойдём, она ждёт тебя, - сказала Вера, подбегая к клёну.
Молодой человек открыл было рот - и тут же закрыл его. Казалось, он не может говорить, только кивать. Связки отключились, как в детстве после укуса дворовой собаки
Эпилог
I
Песчаную дорогу месят летними шинами дачные авто. «Ездить не умеют», - ворчит, сжимая зубы, седовласая статная дачница, спина её исходит гордостью. Она - хозяйка деревянного дома в два этажа, построенного у самого края дороги ещё на те, советские деньги. Бежит эта дорога через поле к сухой кромке леса, застилающей горизонт.
Взрыв песка под колёсами чёрного, как гигантский жук, джипа вывел статную дачницу из себя. Джип тормознул напротив её дома и обдал фонтаном песка разросшийся вдоль чугунных стрел забора куст красных роз. Закипая внутри себя, дачница выскочила на крыльцо своего дома, не подумав набросить на плечи ничего тёплого. А месяц предстоял самому холодному в осени. Только повязка из шерсти обнимала её спину, а щёки зарделись в тон брючному костюму алого бархата, который сидит на её фигуре не хуже, чем на олимпийских гимнастках.
И стоило только хозяйке взять первую ноту гнева, двери джипа отворились. Она тут же всплеснула руками и запричитала, заголосила, как простая баба: «Ах ты мой сыночек, ах ты котёнок... Как ты?.. Что ты?» Так и голосила до того мгновения, пока из джипа не выбрались два длинноволосых молодца, оба в чёрном прикиде и в неоправданно дорогих кроссовках.
Один из них - «сыночек родной», худощавый брюнет, а другой - упитанный тёмный блондин. Блондин шагнул навстречу хозяйке дачного дома и остановился, его опередил брюнет, который ринулся к ней и заобнимался. Повязка из шерсти соскользнула с поясницы женщины, но она не заметила, что спина лишилась сухого тепла, теперь её сердце согревалось живым огнём. Она причитала, но не пролила ни одной слезинки. Казалось, эмоции её просто не доходят до глаз.
- Котёнок... Мать забыл. Что же приезжаешь так редко?
- Ма, - не выпуская из объятий женщину, произнёс брюнет. - Мне ведь труднее, чем тебе. У тебя рядом муж, дочери, внуки.
- Коляша, Коленька, ну что же ты говоришь... Мать ты забыл. Вдруг умру и не повидаю тебя, сыночек, - вздохнула дачница по-театральному трагично.
- Мама, ну чё ты? Ма, - захлопал глазами юноша, не находя слов.