- Да прямо скажи, - ответил Тим ослабленным баритоном. - Чего ты хвост поджал? Всё равно откроется сегодня же.
- Не-а, надо плавно. Подготовить. А то ещё в обморок...
- Ага, а если они сейчас в дверь постучат, то что? У тебя дефибриллятор в кармане есть?
Старые половицы скрипнули одна за другой, сапожки из чёрной замши пробежали по стёртым от тысячи шагов доскам. Седая, как зима, женщина в чёрном платье с затянутом на до сих пор девичьей талии поясом гладкой кожи вышла на самый добрый в мире суд - суд сыновней любви. Роза, вытканная шёлком на плече, алела кровью.
Тимур в мгновенье ока проглотил кусок холодца и вытаращил глаза, а Ник подскочил к ней и присел на колено, словно мушкетёр без шпаги.
- Мадам, свою новую балладу я посвящаю вам. - Поставленный в Гнесинке драматический тенор вырвался из груди и заполнил дачную гостиную. - Я мог превратить тебя в дерево, я мог превратить тебя в зарево, но я превратил тебя в птицу своею волшебной рукой.
Алла Николаевна играла королеву, как в юности на студенческих вечерах, в чёрном платье с грубой шнуровкой на груди, спадающими рукавами и расклешённой юбкой у колен. Роль птицы показалась ей слишком трагичной, а баллада очень печальной.
- Сынок, такая грустная история, - сказала она, отдышавшись от танца, в который её увлёк Ник. - Конечно, очень, очень красиво, но разве можно в день рождения дарить человеку не радость и веселье, а трагедию и боль?
- Человеку надо дарить искусство, прежде всего. А балладу эту пап Лев не случайно корешу своему минскому посвятил. У него трагическая love story была в молодости, перекликается с нашей «птицей». Он тоже свою любимую в птицу превратил, только точкой отсчёта стала не измена, а первая их встреча. Она, бедная, не жила, а летала вокруг него. Полетает, полетает, посидит на плече, с руки поест - и опять в небо... Стало ей невмоготу, и просится она в люди, о жизни человеческой затосковала, а колдун твердит ей: «Нет и нет». Однажды всё-таки согласился, но не успел - птицу охотники подстрелили, враги рода человеческого. Долго он не в себе был, а потом как-то закрутила жизнь. И хотя и женился, а по птушке своей тоскует. Мам Лена говорит, что он герой. Подруга погибла - он лет десять ни на одну тёлку не залез... ой, в смысле, заглядывал.
- Ты сам-то определился, залез или заглядывал? - нахмурила брови мать. - И, боже мой, ты символист какой-то, ничего не понять. Тёлки-метёлки, враги, охотники... Ну и лексикон, - отмахнулась она, морщины собрались на лбу. - Тимур, смилуйся, растолкуй, что за love story? Только без поэтических образов.
- О, это матушка моя любит рассказывать, у неё душевно получается. Завтра сама, и просить не надо, с подробностями изложит, - пробасил Тим и осёкся, по лицу мамы Ника пробежала тень. - Ну ладно, я попробую, коротенечко, только самую суть, - смутился он и вздохнул. - Короче, именинник наш в молодости мутил с одной бабой, просто жить без неё не мог, но и семью не бросал, хотя жена и, типа того, на стакане иногда сидела. Ну, всякие там дела, лирика. То, сё... - Тим несколько раз выразительно раскинул пальцы и опять сжал в кулаки, а мама Ника замерла, лицо её начало приобретать фарфоровую бледность. - Короче, их джип подбил чувак на «Газели», типа с перепоя... Говорили, что он нагнулся за оброненным червонцем, ну и вдарил по джипу с папиным корешем и его птицей. Ой, в смысле, с бабой его. И вот папин кореш ничего, даже царапины не было, а подругу его из салона вышибло, прямо на дорогу... - Тим подскочил на стуле. - Так и распяло на бетоне.
Алла Николаевна позеленела и сползает со стула, сын подхватил её и завопил:
- Неси капли!
- Где? - подскочил Тим, озираясь.
- На кухне, идиот.
- Шкафчик над плитой, - придушённым голосом отозвалась больная. - А ты не хами, - сказала она сыну и ослабила шнуровку на груди.
Тим примчался с лекарством в руке. Он дрожал.
- Ничего, сыночки, ничего. Это я про своё вспомнила. - Алла глотнула лекарство, накапанное в фужер, и вздохнула. - Тима, а этого кореша как зовут? Янович?
Обнимая мать, Никки изобразил на лице гримасу разбушевавшегося шамана и сжал губы. Тим должен заткнуться наконец. Считав угрозу, Тим опустил глаза и промычал что-то утешительное в ответ, а когда Алла повернула голову в сторону стены, обвешанной портретами бывших хозяев усадьбы, он тоже пригрозил взглядом другу и выпятил подбородок.
- Мам, а мам, ну чё ты э-э... опять... - Сын обнял мать и поцеловал её руку.
- Вы, сыночки, кушайте, - выпрямила спину хозяйка дома и допила лекарство, - ничего не убирайте, идите отдыхать с дороги, а я немного пройдусь. Воспоминания нахлынули - надо развеять.
Алла усилием воли встала, казалось, ноги её не слушаются, и она не решается сделать шаг, но сердце отпустило. Тим сидел на месте и пялился на блюдо с холодцом, а сын её кидался то к столу, то к вешалке с верхней одеждой, которая с незапамятных времён стояла у входа.