Я могла отнести это на счет любопытства старухи, поскольку, по словам Сабрины, она была не в своем уме, но этим дело не ограничивалось. Временами мне казалось, что за мной наблюдают из галереи, коридоров, иногда я даже бросалась в ту сторону, откуда, по моему мнению, за мной наблюдали, но там никого не оказывалось. Уж во всяком случае старуха не была настолько проворна, чтобы делать вылазки в Эндерби и лазать в окна.
Со времени нашего приезда здоровье бабушки значительно улучшилось, и мать снова начала говорить о возвращении домой. Сабрина и бабушка огорчились.
— Так чудесно было снова увидеть вас, — сказала Сабрина. — Эта встреча много значит для всех нас. И Дикон, благодаря вам, побыл с нами. Уж давно он не задерживался в Эверсли на такой долгий срок.
Я сказала, что наши с мамой мужья будут за нас волноваться, а мать добавила, что мы получили разрешение на поездку лишь при условии, что она будет непродолжительной.
Я решила, что до отъезда мне необходимо повидаться с Гризельдой, и в один прекрасный день отправилась в ту часть замка, где, как я знала, были расположены ее комнаты.
Здесь было очень тихо, и, пока я поднималась по короткой прямой лестнице и шла по коридору, мне никто не встретился. Я прикинула, где должна находиться комната, из окна которой за мной время от времени наблюдали.
Подойдя к двери, я постучала. Ответа не было, я подошла к следующей двери и снова постучала.
Ответа не было и теперь, но я чувствовала, что за дверью кто-то есть.
— Простите, можно войти? — спросила я.
Дверь резко распахнулась. Передо мной стояла старуха. Седые волосы выбивались из-под чепца, бледное лицо и глубоко посаженные глаза с огромными белками создавали впечатление, что их обладательница постоянно чем-то изумлена. Она была в платье из муслина в узорах с высоким воротником и узкой талией и казалась очень хрупкой.
— Вас зовут Гризельда? — спросила я.
— Что вам от меня надо?
— Я хочу познакомиться с вами. Скоро я уезжаю и перед отъездом решила навестить всех, кто живет в этом доме.
— Я знаю, кто вы, — произнесла она таким тоном, словно это знание не доставляло ей особого удовольствия.
— Я мадам де Турвиль. Когда-то я жила здесь.
— Да, — сказала она, — до того, как сюда приехала моя госпожа. Тогда вы жили здесь.
— Нельзя ли мне войти и немного побеседовать с вами?
Довольно неуклюже она отступила назад, и я вошла в комнату. Я была изумлена, увидев Джонатана, встающего из кресла мне навстречу.
— Здравствуйте, — произнес он.
— Джонатан! — воскликнула я.
— Джонатан хороший мальчик, — проговорила Гризельда, потом повернулась к нему:
— Мадам де Турвиль считает, что ей нужно со всеми познакомиться, поэтому она зашла ко мне.
— Да, — ответил Джонатан. — Я могу идти?
— Да, иди, — согласилась она. — Приходи ко мне завтра.
Она обняла его и нежно поцеловала. Он попытался освободиться от ее объятий, бросив на меня смущенный взгляд, словно извиняясь за то, что его насильно вовлекли в столь демонстративное излияние чувств.
Когда Джонатан вышел, Гризельда сказала:
— Он хороший мальчик. Он ухаживает за мной и помогает мне.
— Вы никогда не расставались с этой семьей, — сказала я.
— Я была нянькой. Я приехала со своей госпожой. Господи, лучше бы мы этого никогда не делали.
— Вы имеете в виду леди Изабел?
— Его жену. Мать юного Джонатана.
— И Дэвида, — добавила я.
Она промолчала, но поджала губы. Ее глаза, казалось, стали еще больше и производили впечатление совсем диких.
— Я видела вас, — произнесла она тоном обвинения. — видела вас… с ним.
Я бросила взгляд в сторону окна.
— Думаю, это вас я видела здесь… время от времени.
— Я знаю, что происходит, — сказала она.
— О, неужели?
— С ним, — добавила она.
— О…
— Я никогда не прощу его. Знаете, он убил ее.
— Убил! Кто кого убил?
— Он убил. Хозяин. Он убил мою девочку, мой маленький цветочек.
Ее глаза наполнились слезами, рот искривился, она сжала руки и показалась мне совсем безумной.
Я мягко произнесла:
— Не думаю, чтобы это было правдой. Расскажите мне про Изабел.
Выражение ее лица так мгновенно изменилось, что я была поражена.
— С самого начала она была моим ребенком. Нянчила я, конечно, и других, но Изабел — это было совсем другое. Единственное дитя, видите ли. Ее мать умерла… умерла при родах, прямо как… ну, в общем, она была мне как родной ребенок. А он, ее отец, он был неплохим человеком. Но не более того. Слишком уж важная шишка. Очень богатый. Всегда был чем-то занят… Но когда приезжал, он любил свою доченьку. Но на самом деле она была моя. Он никогда ни во что не вмешивался. Бывало, он говорил: «Ты сама знаешь, что лучше для нашей маленькой девочки, Гризельда». Хороший человек. Он умер. Хорошие умирают, а злые процветают.
— Я вижу, вы очень любили Изабел. Она быстро и сердито заговорила:
— Ей ни в коем случае не следовало вступать в этот брак. Его бы и не было, если бы это зависело от меня. Это единственное, что я не могу ему простить. Он просто вбил себе в голову, что девушек надо выдавать замуж и что у Изабел все сложится не хуже, чем у других. Он не знал мою девочку так, как ее знала я. Она боялась… на самом деле боялась. Она приходила ко мне поплакаться. Я ничего не могла поделать… хотя была готова умереть за нее. Так что она вышла замуж, мой бедный маленький ангел. Она сказала: «Ты поедешь со мной, Гризельда», а я ответила: «Меня от тебя и дикими лошадьми не оттащить, моя любимая».
Я сказала:
— Мне близки ваши чувства. Вы любили ее нежно, как мать любит свое дитя. Я это понимаю. У меня у самой есть дети.
— И мне пришлось смириться с тем, что ее привезли сюда… В этот дом. Ему на нее было наплевать. Ему было важно то, что он мог получить, благодаря ей.