– Что-то я устал, – заявил Александр извиняющимся тоном. – День сегодня выдался тяжелый.
Хони сразу же оживилась, подхватила кувшины с вином и выскочила из гостиной. Гаги галантно распахнул дверь в комнату, отведенную княжеской чете, куда проследовала Елена. Држич немного задержался, чтобы еще раз поблагодарить хозяина за гостеприимство. Затем он тоже покинул зал.
В «детской» уже теплилась масляная лампа, кровать оказалась застеленной свежими простынями, а над тазом поднимался пар. Држич сбросил с себя куртку, расстелил на полу рядом с кроватью плащ. Елена насмешливо следила за напарником, а потом решительно заявила:
– Не валяй дурака, Алекс! На этой кровати легко разместится еще пара таких, как мы. Незачем изображать из себя рыцаря-мученика. Умывайся и устраивайся поудобнее. Не знаю, как ты, а я смертельно устала.
Она сняла с себя доспехи, потом кошачьим движением скользнула под одеяла. Држич немного подумал, взял с лавки меч и положил его на постель, разделяя ее на две части. Вновь Елена расхохоталась.
– Что здесь смешного? – угрюмо спросил Скунс.
– У меня не одна, а целых две причины для веселья, – охотно ответила девушка. – Первая заключается в том, что мне забавно наблюдать за мерами предосторожности человека, полагающего, будто все происходящее он видит во сне. Согласись, Алекс, это неестественно.
– Даже во сне мне не хотелось бы совершить поступок, за который придется краснеть при пробуждении. Мало ли, какие инстинкты могут проявиться у мужчины, лежащего в одной постели с молодой девушкой, – спокойно объяснил Држич. – А вторая причина?
Елена лукаво посмотрела на напарника.
– Знаешь, Алекс, я подумала, что этот обряд с мечом, который прежде воспринимался как проявление рыцарственности и уважения к даме, большинство моих знакомых женщин сочли бы оскорблением.
– Это почему же? – с подозрением поинтересовался Скунс.
– Современная женщина с трудом переносит мысль, что ее прелестями способен пренебречь даже тот мужчина, который ей самой абсолютно безразличен. Она предпочтет отбиваться от его приставаний отсутствию интереса к ее особе.
– Благодарю за информацию, – сухо сказал Држич, укладываясь на самом краешке кровати.
Он лежал на спине, закрыв глаза, а Елена, свернувшись клубочком под одеялом, наблюдала за напарником. Для нее способность Скунса смущаться явилась новым, но приятным открытием. Она вновь подумала, что в нем все-таки есть немало качеств, которыми она наделяла Валета. Постепенно глаза ее стали слипаться, сон затягивал ее в свое царство.
Но тут за стеной раздался вопль. Весь дом, казалось, содрогнулся. Это гоблины предались любви в своей спальне. Весь мир перестал существовать для них. Страсть и напор их игр подобно штормовым волнам раз за разом накатывали на слишком хрупкую, как оказалось, стену, разделяющую два помещения. Скунс продолжал невозмутимо лежать все в той же позе, но Елена не смогла оставить происходящее без комментария.
– Неужели они не догадываются, что мы здесь все слышим? – прошептала она. – Или им все безразлично?
Скунс повернул голову к напарнице, чтобы ответить, не повышая голоса.
– Возможно, в этом мире не принято скрывать такие отношения, зато постыдными считаются беседы во время приема пищи, – предположил он. – Вероятно также, что милые молодожены просто не подозревают об изъянах звукоизоляции в их жилище. Можно еще предположить, что они таким образом намекают нам на возможность заняться чем-то подобным, недвусмысленно заявляя интерес друг к другу, а одновременно полное безразличие к тому, что происходит у них за стеной.
– У тебя на все есть рациональное объяснение, и даже не одно, – недовольно пробурчала Елена.
Ей почему-то стало обидно. Она отвернулась, закрыла глаза и, несмотря на непрекращающийся шум, мгновенно уснула. Тяготы минувшего дня как-то разом навалились на девушку, подавив ее волю. А Држич призывал сон, удивляясь тому, что никак не может разорвать связь с идиотским миром, привидевшимся ему так ярко, так осязаемо, в нелепом кошмаре неправдоподобных событий. Он был уверен, что если сейчас заставит себя заснуть, то непременно проснется в той проклятой пещере, чьи ядовитые испарения подвергли испытанию его строго организованный, оттренированный разум. Наконец он провалился в забытье.