Человек, столь много разузнавший о Кашгаре, имел основания опасаться за свою жизнь. Валиханов принял необходимые меры предосторожности. Он не повез в Петербург ничего незавершенного, ничего лишь в памяти, для бесед в Азиатском департаменте. Он все сведения, все выводы, все предложения касательно русской политики в Восточном Туркестане изложил письменно. В Омске его отчет перебелил писарь. Отчет Валиханова, таким образом, существовал уже не в единственном экземпляре. И поехал с запечатанным пакетом не сам Валиханов. Как явствует из письма Гасфорта Ковалевскому, отчет Валиханова был отправлен с фельдъегерем 27 января 1860 года, а только вслед засим выехал из Омска поручик султан Валиханов.
В Петербург, в Петербург… «Год прожив там, вы бы знали, что делать!»
Тюмень — Екатеринбург — Пермь — Казань — Владимир — Москва. Все ближе расстояния меж городами и деревнями, все населеннее, плотнее Россия. Из Москвы в Петербург Чокан ехал по железной дороге, уже вошедшей в казахские сказки о чужестранных чудесах.
Петербург предстал перед Чоканом, как и перед любым русским образованным провинциалом того времени, — восторженное узнавание всего, что с отрочества знакомо, что прочувствовано и пережито над страницами Пушкина, Гоголя, Некрасова, Достоевского, над каждой новой книжкой столичного литературного журнала.
Валиханову хотелось прежде всего повидаться с младшим братом, с Макы, увезенным из дому пять лет назад в Петербургское училище для глухонемых. Встретиться с другом юности Потаниным, побывать у Петра Петровича Семенова, у Достоевского… Но он прибыл по делам службы и, следовательно, сразу отправился в Азиатский департамент. Егор Петрович Ковалевский только что получил с почтой кашгарский отчет Валиханова — по его оценке гениальный. Можно себе представить, как он встретил вошедшего в кабинет поручика армейской кавалерии с монгольскими чертами лица, какой тут же начался оживленный разговор. Ведь Ковалевский немало постранствовал по Степи, встречался с казахским поэтом-бунтарем Махабетом Утемисовым, подавал правительству записку о нуждах казахов, советуя не считать их «людьми низшего свойства». К тому же Егора Петровича, как и Валиханова, особо интересовал сейчас Алатавский округ — что делается в Старшей орде и у иссык-кульских киргизов.
Два года назад Егор Петрович с таким же увлечением выспрашивал Петра Петровича Семенова о путешествии на Тянь-Шань и затем напечатал в «Библиотеке для чтения» очерк «Встреча с Н. Н. (Из воспоминаний странствователя по суше и морям)», где изрядно разбавил фантазией свои собственные впечатления семилетней давности о странствиях по Семиречью и то, что ему рассказывал Петр Петрович Семенов о султане Тезеке и киргизских междоусобицах. Чокан успел прочесть очерк Ковалевского и, конечно, при встрече поинтересовался, кто же послужил прототипом Н. И., русского дворянина, бежавшего, как пушкинский Алеко, от суеты света к живущим естественной жизнью кыдыкам. Самому Чокану встречались и в Семиречье, и в Кульдже, и в Кашгаре беглые русские, но иного склада.
Да, можно себе представить, о чем говорили при первой встрече Ковалевский и Валиханов, но очень много «белых пятен» в петербургском житье Валиханова с февраля 1860 года по май 1861-го. Сохранилось два письма Чокана домой родителям. А писал больше — утеряли! В архивах министерства иностранных дел и военного министерства отыскались приказы, указы и распоряжения, касающиеся Валиханова. Из его научного наследия известно, над чем он работал в Петербурге. Но петербургского дневника, увы, нет. Или не вел, или опять же утеряли! Не обнаружено пока ничего в жандармских архивах, ныне ставших справочником по русской истории. А могли там найтись сообщения приставленного к Валиханову соглядатая, его денщика Мухаммедзяна Сейфулмулюкова. Что денщик за ним шпионит, был уверен сам Чокан, а он после Кашгара, надо полагать, в таких вещах не ошибался.
О петербургском периоде жизни Валиханова рассказывают обстоятельно воспоминания сибиряков — Потанина и Ядринцева, но от них ускользнуло многое, не относившееся к ним непосредственно.
В Петербурге перед Валихановым открылась карьера. «В воздаяние отлично-усердной и ревностной службы состоящего по армейской кавалерии поручика султана Чокана Валиханова, оказанной им при исполнении возложенного на него осмотра некоторых из пограничных среднеазиатских владений, сопряженного с усиленными трудами, лишениями и опасностями…» он был произведен в штабс-ротмистры и награжден орденом Святого Владимира — разумеется, особого образца, специально изготовляемого для нехристиан.