Влезть человеку в душу… трудоёмко. Поэтому «по форме одежды»:
- Есть крест? - Снимай. - Не снял? - под дубину.
- А если снял или не было? - Поползай перед дубом, пославь Перуна, прокляни Христа, посыпь голову песочком и… и топай отсюда. В селение в трёх верстах ниже по реке, где живут семьи служителей святилища, где приехавшие на праздник оставили коней, обозы и слуг. Жди там «до особого решения».
Кроме множества «нобилей», присутствовавших в святилище в момент «измены», были и отсутствующие. Князь сембов Камбила, дедушка Кестута, приглашённый на праздник вместе с другими племенными вождями, в последний момент вдруг резко занемог.
Камбила, при его уровне информированности и опыте интриг, учуял, что в Ромове идёт подготовка к чему-то… не праздничному. Скорее - к кровавому.
Помолойс готовился. Стянул верных людей, пусть и не объясняя им причин, дров для костров запас…
Камбила уловил и своими подозрениями поделился с Кестутом. Тот назвал их выдумками.
- И вообще: Помолойс - хороший.
Когда из святилища стали возвращаться люди и рассказывать о произошедшем, Камбила растерялся. Собственно кривов, вайделотов, и их явных сторонников было меньшинство. Но остальные не имели руководителя. Зато у очень многих сидел в подкорке запрет на сопротивление жрецам.
«Как можно?! Это святое!».
Прибывшим пригласить его к «Священному Дубу» жрецам Камбила поплакался на замучивших его понос и ревматизм. Не может он в таком состоянии предстать перед Девятью богами. Это было бы кощунство!
Камбила должен был «бежать впереди паровоза»: в числе первых кинуться в ножки Помолойсу, провозгласить и доказать свою «без лести преданность», и таковую же, но - верноподданность. Как он старательно доказывал всю свою жизнь.
Увы, слишком противоречивые чувства он испытывал.
Как прожжённый интриган, он, естественно, судил по себе и предположил, что происходящее - какой-то изощрённый план Кестута. В который гадкий внучек доброго дедушку не посвятил.
Типа:
- Криве назначил Кастуся «военным вождём всего народа»? Внук соберёт отряды, назначит командирами верных людей и… и выжжет всю эту жреческую мерзость! Сдал своих? Да, бывает. «Ложное отступление», «отвлекающий манёвр», выиграть время, необходимые жертвы...
Камбилу трясёт с начала лета, с момента получения информации о «польском крестовом походе». От открывающихся возможностей. Типа: ляхи, как при Болеславе, сожгут святилище и перебьют жрецов.
Ура! Дальше… договоримся.
Его прямо-таки сжигает зависть. Побоялся, не пошёл с внучком резать рыцарей. И огромная, невиданная добыча просвистела мимо носа. А не полученная слава?! Он бы в походе отодвинул сопляка на второе место. Просто по возрасту и авторитету.
«Камбила - Великий Князь Пруссов»... Да, это была бы совсем другая игра.
А ещё есть застарелая, с детства, ненависть к кривам и вайделотам. И страх перед ними. За последние полгода он позволял себе слова и действия, которые… могут быть расценены жрецами как враждебные. Он уже представляет, чьи головы из числа его ближников потребует Криве. А его собственная…?
Сукин сын Кестут. Хотя, конечно, сын дочери.
Я уже несколько раз говорил о необходимости резервирования датчиков и каналов передачи информации. Это касается не только технических устройств. Правило «незаметного наблюдателя» было отработано и «сказочниками» Хотена, и «бродячими точильщиками»: кто-то должен оставаться вне поля зрения аборигенов при возможном конфликте. Чтобы сообщить мне о событии. Приём вбивается до автоматизма.
Кестут со свитой пошёл в Ромов. А прислуга осталась в селении.
Способность «благородных» людей не замечать просто «людей» - общее место. Но я-то из «дерьмократических» времён. Для меня внимание к «недочеловекам» - женщинам, детям, слугам - как дышать. Естественно, в прислуге Кестута есть мой человек. Когда из святилища стали возвращаться «новообращённые перунисты», он послал гонца в Кауп с описанием произошедшего. И вопросом:
- И чего теперь делать?
Вопрос был адресован Фангу, который, как обычно, остался в Каупе «комендантом».
Через сутки гонец отдал грамоту Фангу. Тот «вспомнил молодость», вспомнил, как я их троих в Пердуновке напутствовал «Кастусю отцову задницу отвоёвывать». И понёс грамоту Елице.
Елица, одновременно и в ярости, и в слезах, ухватила боевого волхва за грудки и принялась, мало не бия, вопить:
- А! Негодяи-изменники! Не уберегли-предали! Всех порву-покусаю!
Была бы она мужиком - Фанг зашиб бы на автомате. Но - патриархальное общество, «баба - не человек», чужую бабу бить нельзя. Выкрутил ей руки и, глядя на рыдающую в три ручья давнюю сподвижницу, «перевёл стрелки».