Из Дома культуры доносились обрывки музыки… мелодия, что-то знакомое… джаз… Луи Армстронг «Let my people go» и затем плавный переход в другую тональность… траурное, торжественное… Вагнер…
Вдоль фасада здания промелькнул трамвай – ярко освещенный вагон на фоне электрогорского августовского вечера.
Потом зажглись фонари. Три из шести на площади тут же погасли в целях экономии.
Репетиция оркестра в Доме культуры закончилась, музыканты – кто сел в подкативший трамвай, кто просто растворился в чернильной тьме, и ночь наконец-то взяла свое.
Катя хотела было идти в душ, а затем спать – поздно уже, но все смотрела в окно на этот мрак чернильный, что затягивал город как сеть.
Где-то там, далеко в кинозале, снова включили проектор, потому что старая пленка не выносила новых технологий, грозя рассыпаться в прах.
Словно цикада, стрекотал киноаппарат, словно мертвая железная цикада, а на экране кадр сменялся кадром.
Там, где все уже прах и тлен, в открытые настежь ворота катили милицейские «Победы» – мимо деревянных корпусов летнего лагеря, по дорожкам, посыпанным речным песком, мимо гипсовых горнистов. И мертвые следователи допрашивали мертвых свидетелей. И мертвые свидетели страшились сболтнуть лишнее. Но в одном они были твердо уверены: все началось в летней столовой за ужином… или за обедом? Нет, нет, точно за ужином, таким же вот летним вечером, только не в августе, а в июле… за ужином, где подавали нехитрые, но сытные блюда, утвержденные по смете…
Там, в этом старом кино, мертвые следователи собирали улики – грязные тарелки и стаканы.
А сквозь спящий город Электрогорск, воя сиреной, неслись белые машины с красным крестом. Но машин «Скорой» не хватало, и кого-то везли в больницу на грузовиках, спешно пригнанных из заводского гаража.
Вой сирен… эхо… эхо…
Катя приникла к стеклу. На фоне Дома культуры она увидела силуэт, тень. Словно кто-то вышел прямо из стены и медлил исчезать, глядя прямо сюда, на освещенные окна бывшей заводской гостиницы.
Если это ты… если ты все еще здесь, старая сука, ну давай, давай же подходи, я тебя не боюсь…
Если тебя не сожгли там, в заводском цеху, если тот кол в той могиле загнали не в твое сердце, обращенное в пепел… если ты все еще здесь и лишь ждешь своего часа…
Катя пригляделась и поняла, что там, на ступеньках Дома культуры, стоит мужчина, вышедший не из стены, а из боковой двери служебного входа.
Мужчина в костюме, этакий припозднившийся электрогорский франт.
И тут в дверь номера Кати громко постучали. Катя попятилась от окна, открыла дверь.
На пороге возник полковник Гущин. И в каком виде – пьяный!
– Не должен я тебя сейчас беспокоить. Ты молодая. Ты девушка. И потом молоть болтливые рты… ядовитые языки молоть… начнут абы чего…
Катя замерла – узел галстука у полковника возле уха. Лысина блестит как начищенный самовар. Амбре такое, что…
– Но я был там. Сама же ты этого хотела. Я там был сейчас. Специально ездил, хотел сам посмотреть… тринадцать могил, а теперь вот четырнадцатую прибавят… а с майором – пятнадцать… и до этого, ты сколько говорила – по разным городам еще девять мертвецов…
– Федор Матвеевич, вы проходите, сядьте. Хотите, я чайник поставлю, тут есть чайники электрические в номерах…
– В гробу я этот чай видел.
– Вы только не кричите, а то всю гостиницу разбудите. Сядьте вот сюда, на стул.
Таким Катя видела шефа криминальной полиции впервые. Слухи, конечно, ходили – в уголовном розыске кто из профи не поддает, не закладывает за воротник. Но чтобы вот так надраться… И когда, где? Увязнув в самой середине такого дела…
Способность мужчин напиваться вдрызг как раз в тот момент, когда… Ну, в общем, при всей своей силе, мудрости и славе, при всей своей искренней жажде борьбы со злом мужчины порой делали шаг назад. А если даже не отступали, то плотно застревали в трясине собственных комплексов, предрассудков, идей, ошибок… И в тот момент, когда обстоятельства требовали от них концентрации всех сил, они силы концентрировали, собирали в кулак. Но вместо того чтобы аккуратно расплетать возникший чертов гордиев узел, они пытались рубить сплеча. А если сразу ничего не выходило, если все лишь крепче запутывалось – напивались как поросята. Словно это могло помочь.
Катя лихорадочно решала, как отрезвить полковника Гущина. Эх, полковник… Кофе ему заварить крепчайший или принести из ванной стакан воды и вылить ему за шиворот?!
– Подростки все они, правильно, как ты и говорила. Вся жизнь тогда была у них впереди, это сколько бы народу сейчас в этом городишке прибавилось, если бы они потом переженились, детей завели, внуков. А она дала им стрихнин…