Барон Рейнкрафт и достойная дочь Валленштейна наткнулись на разъезды драгунов генерал-лейтенанта Галласа почти у самой цели путешествия. Генерал-лейтенант за верность австрийским Габсбургам и за полное попустительство заговорщикам в 1633 году в Пльзене и в февральскую ночь Предательства и Убийства в 1634 году получил в награду самое красивое и богатое поместье герцога Валленштейна — знаменитый Фридланд. И, само собой разумеется, Рейнкрафту и особенно дочери покойного хозяина Фридланда не было никакого резона попадать в руки Маттиаса Галласа, который уже давно пообещал щедрую награду за голову Брунгильды Марии Елизаветы фон Валленштейн, законной владетельницы Фридланда.
— Туда, к морю! — снова крикнул барон, прильнув разгорячённым лицом к гриве верного Ганнибала.
Разрыв между преследователями и беглецами неуклонно сокращался, о том, чтобы принять бой, не могло быть и речи: почти полуэскадрон рубак наседал им на пятки.
Выскочив как раз у соснового бора на прибрежную песчаную полосу, густо припорошённую полурастаявшим снегом, кони беглецов резко замедлили бег, зарываясь копытами в снежную кашу с зыбучим песком.
Брунгильда вдруг поняла, почему барон так упорно стремился к берегу моря: там за полосой прибоя, на песчаной отмели лежали два больших бота со съёмными мачтами.
Гигант спрыгнул со смертельно утомлённого коня, ткнулся своим разгорячённым кирпично-красным лицом в его морду.
— Прощай, верный боевой друг! Ты очередной раз спас меня! — С этими словами он могучей дланью хлопнул коня по крупу. — Скоро у тебя будет новый хозяин.
Брунгильда спрыгнула со своего коня, но обошлась без лишних сантиментов, хотя любила своего Синира не меньше, чем барон своего Ганнибала, и вместе с Рейнкрафтом побежала к лодкам, ловко, как кошка, впрыгнула в тяжёлую посудину, но, опомнившись и бросив на дно лодки свой мушкет, выскочила обратно.
Рейнкрафт, ухватившись за нос бота, попытался столкнуть его в воду, но тяжёлая рыбацкая посудина даже не сдвинулась с места. Его вздувшиеся, словно корабельные канаты, мускулы затрещали от нечеловеческого напряжения, и бот неохотно, кормой вперёд, тяжело сполз с песчаной отмели в набегавшую волну. Брунгильда несколько раз выстрелила из огромных седельных пистолетов в дно оставшегося бота, а затем, перебросив вёсла в отчаливающую посудину, стремительно, словно стрела, влетела следом. Мгновенно вскочив, она схватила мушкет и выстрелила в одного из преследователей, вырвавшегося на два корпуса вперёд. Тот резко натянул поводья, пытаясь поставить коня на дыбы, чтобы защититься от выстрела, но на зыбучем песке конь завалился набок, придавив ногу седока. Остальные преследователи на короткое время замедлили бешеную скачку, а некоторые тотчас спешились, пытаясь помочь командиру. Когда же они, освободив раненого в плечо офицера, возобновили погоню, Брунгильда открыла по ним огонь из четырёх пистолетов Рейнкрафта, который, как мог, подальше могучим рывком оттолкнул бот от берега, тяжело перевалился через борт и, не мешкая, взялся за вёсла. Сильные гребки рывками отдаляли бот от берега, на котором уже спешились преследователи. Барон с удвоенной энергией налёг на вёсла, и Брунгильда, перезарядив свой мушкет, снова открыла огонь по врагам, расстояние до берега увеличилось, что заставило отказаться от стрельбы из пистолетов. Выстрел, вероятно, серьёзно ранил ещё одного преследователя, так как на берегу раздались громкие вопли и страшные угрозы, долетевшие до ушей беглецов. Ответные мушкетные выстрелы подняли маленькие фонтанчики воды у кормы бота, а некоторые пули даже впились в саму корму, откалывая мелкие щепки от крепких, как железо, досок.
— Пригнитесь, ваше высочество! — велел барон, продолжая неистово работать вёслами.
В ответ Брунгильда лишь громко рассмеялась, затем, повернувшись к преследователям спиной, приспустила свои мужские охотничьи штаны и показала противнику белый круглый зад, не забыв при этом и о непристойных жестах. Барон чуть не выпустил вёсла от приступа дикого хохота. Однако очень скоро беглецам стало не до смеха, так как внезапно налетел боковой шквальный зюйд-вест, и они попали в мощную полосу зимнего шторма. Тяжёлые свинцовые тучи нависли над водой, волны потемневшего моря вздулись и покрылись серовато-белыми барашками грязной пены и стеной устремились ввысь, обрушиваясь сверху тяжёлым водопадом на утлую посудину. Весь остаток дня и всю ночь, почти до самого утра им пришлось бороться со страшным штормом. Их нынешнее положение было не лучше, чем то, когда за ними гнались головорезы Галласа. Только чудо могло спасти эту пару безумцев. Однако ни Брунгильда, ни тем более барон Рейнкрафт на чудо не уповали: даже в голову не пришло просить у Бога помощи, они изо всех сил боролись с разбушевавшейся стихией, ставкой в этой борьбе была жизнь. Только к утру шторм стал постепенно утихать, и ближе к полудню, когда холодный, но не сильный норд-ост разогнал облака, немного освободив небо для лучей зимнего, низко висящего над горизонтом солнца, волны наконец улеглись и стали покатыми, словно спина отожравшегося на монастырских харчах католического монаха. Беглецы повалились без сил на дно лодки. Прежде чем впасть в забытье, Брунгильда успела спросить: