Люди на всех полках до потолка. На нижних - по три, четыре человека. В этой тесноте они пьют чай, играют в домино, ходят по вагону. В окнах раннее розовое солнце.
Едем.
Устроив Люську и Валю, дядя Федя их кормит. Кипятку он захватил на станции.
Люди смотрят с интересом, что едят Валя и Люська; смотрят на их платья из жесткой материи защитного цвета и говорят одобрительно:
- Детдомовские? Сухой паек хороший дали в дорогу. И платья пошили новые.
- И пальтишки, - говорит дядя Федя. - Пальтишки тоже новые, не как-нибудь.
- Дочки? - спрашивают у него.
- Почти, - отвечает дядя Федя и подмигивает Люське, он ее полюбил. Еду по своему делу и дал согласие сопровождать.
Конечно, людям интересно, по какому он едет делу.
Дядя Федя начинает издалека - рассказывает, как его часть брала Ропшу, как он был ранен и лежал в Ленинграде.
- И теперь, - говорит он, - я желаю жить только в этом высококультурном городе, и моя супруга, она в данное время в детдоме поваром, со мной солидарна.
Люди говорят:
- Вот как.
- Мой знакомый майор, - говорит дядя Федя, - демобилизовался в Ленинграде - неплохую получил комнату на набережной реки Карповки. Помещение, правда, чердачное, но оборудован санузел и проведено электричество.
- То майор, - говорит другой солдат, - а мы что за генералы, чтобы получать квартиры в Ленинграде?
Но дядя Федя говорит - чины не первое дело, есть вещи более говорящие уму и сердцу, - когда, например, человек сражался за Ленинград и потерял ногу, что, не верно?
Другой солдат говорит, что оно-то верно. Слово за слово выясняется, что они с дядей Федей земляки, оба из-под Вологды. Дядя Федя достает из кармана шинели бутылку с мутной жидкостью, похожей на керосин, и говорит:
- Позволим себе по этой уважительной причине. Деревенский, свеженький.
Они чокаются с земляком жестяными кружками.
Едем.
Против Вали - офицер и девушка. Они держатся за руки, их пальцы сплетены и неспокойны. Время от времени один поворачивает голову и взглядывает на другого, и сейчас же, дрогнув, поворачивается другой, и они глядят прикованно друг другу в глаза, и офицер что-то шепчет, нежно шевеля губами, и девушка обливается румянцем.
Она говорит:
- Мне жаль.
- Чего жаль? - спрашивает он, нагибаясь к ней.
- Домика.
- Нашего домика?
- Да... Крыльцо. Дорожку. Окошечко.
- Почему жаль?
- Потому что я это больше не увижу.
- Очень жаль?
- Очень.
Взгляд в глаза. Девушка обливается румянцем. Потом она спрашивает:
- А тебе?
- Я взял наш домик с собой. Он у меня тут.
Офицер похлопывает свободной рукой по своей сумке. Девушка улыбается, счастливая.
- Ты все взял?
- Все.
- Дорожку не забыл?
- Как же бы я ее забыл?
- Ты не забыл, что окошечко было красное?
- А сосны черные.
- И месяц над соснами.
- Молоденький, тоненький... Вот он. И сосны вот они. Всё тут. Вот какая ноша. Тяжело от тебя уйти с этой ношей.
- Ты вернешься, - говорит она, закрывая глаза, и сжимает его пальцы. - Ты вернешься, ты вернешься!
- Ты меня встретишь, - говорит он. - Я открою сумку и все достану. Домик, месяц. Дорожку...
Но она плачет. Почему она плачет так горько? Он, должно быть, в отпуску был и снова едет воевать. А с войны, бывает, не возвращаются... Музыка! Патефон играет румбу. Морячок играет на гитаре с голубым бантом "Солнечную поляночку".
4
Мне нравится, чтобы играла музыка. Чтобы у людей были спокойные, довольные лица.
Как хорошо, когда разговаривают вежливо и приветливо.
Особенно мне нравится, когда красиво говорят о любви. Ну что она плачет, такая любовь у нее, а она плачет.
Гражданочка, что вы сделали, испортили вашими слезами прекрасный разговор! Гражданочка, гражданочка... Я знала другую, та смеялась. Без паспорта, без карточек, в чем была - шла и смеялась.
Вообще устала я от слез.
Конечно, без слез как же, когда война...
Но хоть по возможности - пусть побольше, пожалуйста, будет красивого и играет музыка.
Дядя Федя разувается, чтобы показать земляку свой протез. Зачем это, я не понимаю, показывать? Люська. А Люська. Иди сюда. Давай я тебе лучше, хочешь, почитаю. Что тебе там смотреть. Почемучку давай почитаю тебе.
5
Читали Почемучку.
Книгу "Радуга" читала Валя, уже не вслух, для себя. О войне.
Дядя Федя и его земляк рассказывали о войне. Все слушали. Еще один солдат ехал на верхней полке; спал, загородив проход ногами в синих шерстяных носках. Он проснулся, свесился с полки и охрипшим со сна голосом тоже рассказал о войне.
Война, война, боль, кровь!
Потом женщины рассказывали, как плохие жены изменяют мужьям.
Одна женщина рассказала о вещих снах и видениях.
Дяди-Федин земляк сказал - видения бывают только у психических, но что действительно бывает - это предчувствия.
Морячок сказал - предчувствия тоже предрассудок. Оставив гитару, он прочитал маленькую научную лекцию. Солдаты одобрили, что он такой образованный, не зря его учили, расходовали народные средства. Закончив лекцию, он рванул струны и запел любовное с новой силой, и девушка в пуховом берете уже улыбалась, не отворачивалась, она стала его уважать за лекцию. И правда же это много значит, когда человек, который оказывает тебе внимание, может прочитать лекцию.
Тем временем померк декабрьский день, первый день пути. Долго стояла в окне желтая полоса заката, - растаяла, и под потолком в махорочном тумане зажелтели лампочки. Все, устав, угомонились, и певцы, и говоруны, и тот, что с утра крутил пластинки. Притих вагон; только в глубине его один голос монотонно и неустанно рассказывал что-то... Люська заснула, прижавшись к Вале. И Валя вдруг поплыла куда-то, - упала к соседке на плечо, очнулась... Солдат в шерстяных носках стоял рядом и поталкивал задремавшего дядю Федю.