Мальчик послушал тишину, рядом мирно посапывали дети. Такие же брошенные, такие же одинокие дети, как и он сам.
Ma mère, mon papa, prenez-moi d'ici… (Мамочка, папочка, заберите меня отсюда).
Je vous aime plus que ma vie. (Я люблю вас больше жизни).
Неожиданно волшебный французский подействовал на Казика успокаивающе. Je reviendrai (Я вернусь), – Произнес он, в последний раз заклиная пространство, и неожиданно поверил сказанному.
Происходила какая-то дикая несправедливость. Еще совсем недавно, буквально вчера, у него была большая дружная семья, были мама и папа, бабушки и дедушки, тети и дяди. Была няня и Летний сад, был Елисеевский магазин, и прогулки по Невскому. Были золотокрылые грифоны и высоченный Исаакиевский собор, к вершине которого можно подняться на руках у папы, прижимаясь щекой к его мягкому бородатому лицу и боясь глаза открыть от страха перед крутой лестницей. От желания вечно ощущать тепло родного существа. И вдруг все это исчезло, закрылась дверь в счастливую сказку, и вместо родного дома, квартиры бабушки Софии, вместо львов, сфинксов и грифонов, вместо каменных набережных, подсвеченных и оттого еще более прекрасных ночью дворцов, – вместо всего этого его засунули в мрачный чулан сегодняшней жизни! – Это было несправедливо, и Казик понимал, что отсюда следует как можно скорее сбежать.
– Je reviendrai (я вернусь), – уже громче произнес Казик, вдруг ясно понимая, что когда-нибудь, возможно уже очень скоро, у него появится новый шанс. Он найдет дверь во вчера, откроет ее и снова будет счастлив со своей семьей!
Успокоившись, он свернулся клубочком, запихнув в рот палец, как делали все дети, и, посасывая его, заснул.
Глава 2
Пятница день
Голова заболела сразу же, едва только Аня поняла, что снова проснулась. Снова проснулась одна. Лежащая рядом подушка была смята, но Анна знала, что смяла ее сама ночью, плача и захлебываясь слезами. Впрочем, вторую подушку давно следовало убрать в шкаф, как вызывающую болезненные воспоминания, но она все еще не могла этого сделать.
Веки опухли до такой степени, что сделались тяжелыми и непослушными. Она попыталась подняться, но голова ответила новым приступом боли. Какое-то время Аня сидела, борясь с подступившей к горлу дурнотой. В комнате было темно из-за плотных штор, но она знала, что это еще ни о чем не говорит, сейчас могло быть утро, день, вечер или ночь. Она давно уже потеряла счет времени, поднимаясь с постели лишь для того, чтобы добраться до туалета или попить.
Сколько времени уже длится депрессия? Месяц? Полгода? Год? – волосы отросли и скатались, словно пакля, ногти… да, когда-то она умела следить за собой, по пять раз на дню меняла прическу, ходила в фитнес-клуб, плавала в бассейне. Она была красива, и мужчины оборачивались, глядя ей вслед, когда-то ей было, для кого жить, кому нравиться, теперь…
Сколько времени еще во сне она будет видеть эту проклятущую катастрофу, когда их с Димкой машина кувыркалась, летя вниз под гору, а она орала, захлебываясь собственным криком, орала каждое мгновение, ударяясь о стены и потолок. Орала, пока в легких не закончился воздух от внезапного удара.
Аня прекрасно помнила этот момент, а дальше – обрыв. Как выбиралась из уже дымящейся машины, как бежала прочь, позабыв о раненом Димке. Не помнила и взрыва. Ничего не помнила.
Проще всего было думать, что на самом деле ее выбросило из машины, что она вылетела в жаркую южную ночь уже будучи без сознания. Никто в целом мире не мог обвинить Аню в том, что она была как-то повинна в смерти Дмитрия. Что не пришла на помощь, не вытащила, даже не попыталась… Простое стечение обстоятельств.
Да что там говорить, что никто не мог – ни у кого духу бы не хватило сказать, что молодая, только что вышедшая замуж девушка могла пожелать смерти своему любимому. Язык не повернулся бы произнести такое!
Анна поднялась и, превозмогая головную боль, добралась до холодильника, в котором стояла бутылка минералки. Крышка легко крутанулась на месте. Не тратя силы на поиск стакана, она с жадностью припала к горлышку, не останавливаясь, пока не выхлестала половину.
«Собраться и поехать на кладбище, – выродила она первую трезвую мысль. – Сначала на кладбище, а потом в церковь».
Она уже давно почти ничего не ела, впрочем, чувство голода не появлялось. Безуспешно подружка Тоська притаскивала ей фрукты, пыталась увлечь разговорами о поездках заграницу, о работе, знакомых… смешно… какая заграница? Какая работа? Нет его – значит, нет ее.