– Скинь, пожалуйста.
– Как прикажете, – с видом королевы, делающей одолжение, Елизавета отправила Ане аудиофайл и убежала в курилку посплетничать с коллегами о командирских замашках Платоновой.
Предпочитавший дымить в собственном кабинете или за компанию с другом-начальником Репнин нередко заглядывал и в общественную курилку, ведь там можно разжиться новостями и окунуться в чаяния народные, что было небесполезно для хорошего зама. Обнаружив там Андрюхину сестрицу, пристроился невдалеке, прислушиваясь к шустрому говорку.
– В общем, командует, как у себя дома! Кому эта запись вообще нужна? Лишь бы придумать что-нибудь, не работается Платоновой спокойно!
Не желая слушать откровенно неприязненные претензии к девушке, которая ему, что уж скрывать, день ото дня всё больше нравилась, Михаил загасил сигарету и отправился в приёмную. Он вошёл как раз в тот момент, когда Корф открыл дверь кабинета и хмуро оглядел референта, одновременно с составлением таблицы на компьютере слушающую что-то через один наушник со своего телефона.
– Вы недостаточно загружены, Анна? У вас есть время слушать музыку во время работы, а потом исправлять ошибки?
Выдернув наушник, Анна резко вскочила.
– Извините, Владимир Иванович, это не музыка, это аудиозапись сегодняшней летучки. Я перепроверяю, все ли задания Лиза внесла в блокнот. А ошибок в таблицах я пока ещё не допускала. Или вы что-то обнаружили, Владимир Иванович?
Синхронно подойдя к столу, оба начальника схватили по проводку. Из маленькой пластиковой пуговки послышался сначала конец доклада начальника юротдела Сашки Романова, а потом голос Корфа. Многозначительно пробуравив шефа укоризненным взглядом, Репнин оставил свой наушник и ободряюще улыбнулся девушке:
– И как Лиза? Много проворонила?
– Нет, немного, Михаил Александрович, – спокойно ответила Анна, садясь на место. – Всего лишь одно.
Корф развернул к себе рабочий блокнот референта, в котором стояли «птички» напротив почти всех пунктов, записанных почерком Лизы. Ниже добавлен один рукой Анны. «Уточнить у рекламщиков новые расценки на баннеры».
– И о чём, интересно, думала наша Лизонька, пока шеф про рекламу распинался? – пробормотал Репнин, заглядывая через плечо Владимира в блокнот.
«Знаю я, о чём она в это время думала! – зло подумал Корф. – Ни о чём! Мне глазки строила, коза драная. Точнее, мало в детстве драная. Хотя, каков поп, таков и приход. Сам-то о чём, точнее, о ком шестьдесят раз в час думаешь, кобелина!»
– Простите, Анна, в вашей работе действительно ошибок я не видел. Извините.
Резко развернулся и скрылся в кабинете, совсем забыв, зачем выходил.
Как ни сдерживался Корф, но таить что-либо от наблюдательного взгляда женщины, желающей обратить на себя внимание нужного ей мужчины, бесконечно долго невозможно. Доставая папку с самой верхней полки стеллажа, Анна встала на стул, аккуратно постелив парочку старых газет. Папка нашлась далеко не сразу, пока изящные пальчики скользили по подписям на корешках, тонкий каблучок продрал несколько слоёв газетной бумаги. Прижав искомый накопитель к груди, девушка попыталась спуститься, каблук запутался в бумажной прорехе. Взмахнув руками и тихо охнув, референт почти плашмя полетела на пол. Лиза будто в замедленной съёмке видела, как стремится к полу упакованная в жемчужно-серый трикотаж стройная фигурка, как показавшийся в этот момент на пороге репнинского кабинета Владимир бросил бумаги, с ужасом в глазах кинувшись к злополучному стеллажу. Падение девичьего тела было предотвращено почти у самого пола, для чего Корфу пришлось практически упасть под Анну самому, выставив вперёд руки, самортизировавшие остаток скорости.
Не успев ничего толком сообразить, девушка лишь чувствовала сильные ладони и литые мышцы на груди, к которой бесконечно бережно была прижата тотчас по приземлении. Точнее, «прикорфлении», ибо упала она-таки точнёхонько плашмя на начальника.
– Ну ни себе ж фига у тебя реакция, Володька! – воскликнул изумлённый Репнин, вышедший из кабинета вслед за ним.
Елизавета же скептически оценивала выражение лица шефа, которое имело место быть напуганным гораздо более, чем за простую сотрудницу. В его глазах, пока он фактически летел в одном затяжном прыжке к тому пятаку, на который наносекунду спустя должна была шмякнуться Платонова, читался ужас человека, в данный момент лишавшегося как минимум смысла жизни.