Причина, по которой ведьмомания не охватила Испанию, видимо, заключается в длительном контроле католической церкви над любыми проявлениями колдовства и магии, существовавшими в этой стране, так же как в Португалии и Центральной и Южной Италии. Густав Хеннингсен описал, насколько недоверчиво отнеслась испанская инквизиция к вспышке антиколдовской истерии в стране басков, перекинувшейся в Северную Испанию из Франции. Инквизиция не хотела, чтобы ее отвлекали от главной задачи – искоренения ереси. Более того, консерватизм инквизиторских судов, занявшихся разбором обвинений в связи с распространяющимися в Басконии паническими страхами перед ведьмами, делал крайне сложной задачей убеждение их в том, что та или иная ведьма наслала какую-то новую болезнь, или в другом связанном с колдовством преступлении. Судьи желали видеть реальные, вещественные доказательства того, что обвиняемое лицо действительно было колдуном или колдуньей. Инквизиция требовала, чтобы ей предъявляли притирания, яды, книги с заклинаниями и убедительные свидетельства состоявшихся шабашей. Но чем пристальнее вглядывались испанские судьи в своих северных соседей, тем менее строгими и неумолимыми они становились в своих требованиях, взгляды постепенно менялись, и наличие таких жестких доказательств переставало казаться столь необходимым.
Гонения на ведьм могли не получить распространения и в тех случаях, когда они использовались для достижения политических целей, становились предметом политической игры. Когда Яков VI Шотландский занял после смерти Елизаветы I английский трон, мало кто сомневался, что этот автор работ по демонологии и инициатор преследований ведьм у себя в стране усилит эти гонения и в своем новом королевстве. Но в Англии охоты на ведьм стали использоваться пуританами для опорочивания официальной англиканской церкви, и Яков, поддерживавший своих англиканских епископов в их усилиях по установлению церковного единства, значительно ослабил гонения, самолично выставив обманщиками нескольких бесноватых, задержанных в ходе очередной поимки колдунов. Как и в Испании, охоты на ведьм в Англии были обузданы ввиду того, что они косвенно мешали достижению более важной, глобальной цели.
Естественно, что конфликты, возникающие между людьми, одержимыми ведьмоманией, и теми, чьи социальные, экономические или политические интересы они нарушали, вызывали недовольство властей первыми и, как следствие, пресечение их деятельности. Но, видимо, существовала и более существенная причина, по которой отдельные районы Европы были избавлены от ужаса гонений в отличие от других, порой находившихся совсем рядом с ними. Если верно то, что люди образованные, в частности судьи, служили своего рода «привратниками» преследований ведьм, допуская одни крестьянские жалобы до рассмотрения в суде и отклоняя многие другие, то вполне могло быть, что жители одних деревень в силу местной или даже национальной традиции, унаследованной от предыдущих веков, были менее способны к составлению приемлемых обвинений, чем жители других деревень. Алан Макфарлин обнаружил, что в графстве Эссекс в среднем лишь в одной из четырех деревень подавались такие обвинения, которые затем обращались в обвинительные акты. Кажется маловероятным, что обитатели трех остальных деревень были равнодушны к проблемам, связанным с колдовством. Зато вполне могло статься, что их подозрения и обвинения были изложены так, что они не могли увязать медицинские взгляды жителей своей деревни с положениями традиционной медицины. Фактически их изложения обвинений не соответствовали новому образу мышления образованных людей и расценивались судьями просто как банальные крестьянские суеверия. Этим обстоятельством можно объяснить тот факт, что ведьмомании не было ни в Уэльсе, ни в Ирландии, ни в горной Шотландии, несмотря на то что вера в ведьм и колдунов была сильна там не только в XVI и XVII столетиях, но сохраняется по сей день. Английские судьи и судьи из низменной части Шотландии, несшие европейскую цивилизацию в эти удаленные районы, наверное, видели весьма слабую связь между тем, что они считали дикими суевериями грубых народов, чьи дела и споры они были присланы разрешать, и невероятно сложной и запутанной проблемой существования целого класса необычных болезней.
Посмотрим теперь, как возникали эти вызываемые «колдовскими» болезнями гонения. Демонологи утверждали, что любой человек в принципе может стать колдуном. И особенная болезнь могла быть плодом деятельности практически любого жителя деревни. Однако было доказано, что обычно открытым обвинениям подвергалась лишь определенная часть населения. Если мы отвергнем такую версию, что охота на ведьм вызывалась страхом перед существовавшим в сознании простых людей образом ведьмы, унаследованным из средних веков, тогда для объяснения такой избирательности нам придется выдвинуть следующее предположение: если подозрение могло пасть на любого, то избавиться от него могли не все. Богатый, власть имущий человек со связями или с многочисленной и дружной родней, обвиненный в колдовстве, мог предъявить своему недругу встречное обвинение, поэтому на таких людей жаловались лишь в чрезвычайных случаях. Но против тех, кто не был способен на отпор, против старых, больных и особенно против женщин, а также тех, кто был уже отвергнут деревней за вызывающее, непристойное или вздорное поведение, обвинения могли выдвигаться без опаски. Со временем такие люди накапливали эти обвинения, пока их «масса» не становилась «критической», после чего приходил черед судебного разбирательства. В таком варианте ведьмомании появление стереотипного образа ведьмы не предшествует гонениям, но становится их результатом. Иными словами, это ведь-момания порождала ведьм, а не ведьмы вызывали преследования, как это традиционно считалось.
HOMO FERUS
Одна из наиболее интригующих разновидностей, легенд об оборотнях связана с детьми, воспитывавшимися среди волков подобно диким зверям и в такой степени перенявшим привычки и повадки животных, что нормальная жизнь среди людей стала для них совершенно невозможной.
Мальчик-волк, как мы уже говорили, известен с самых далеких времен, а история Ромула и Рема – один из самых ранних засвидетельствованных случаев. Одичавшие дети, сами по себе имея лишь касательное отношение к легенде об оборотне, видимо, оказали определенное влияние на предания, сложившиеся вокруг этого ужасного существа, и только по этой причине уместно затронуть несколько наиболее известных случаев одичания.
Мальчик-обезьяна лет двенадцати, обнаруженный в джунглях на юге Цейлона играющим с обезьянами, был обследован врачами и представителями гражданских властей. Выяснилось, что он отставал в умственном развитии и был, видимо по этой причине, оставлен родителями в джунглях. Ребенок научился имитировать поведение обезьян и поэтому выжил.
Мальчик, которого назвали Тисса, не умел говорить и только вскрикивал и бормотал, как обезьяна. Он сидел, как обезьяна, и не мог стоять без посторонней помощи. Передвигался он только на четвереньках. Более того, когда ему дали тарелку с пищей, он вывалил ее на землю, перед тем как приступить к еде.
Важное различие между мальчиком-обезьяной и мальчиком-волком, которого мы вскоре будем обсуждать, – большая адаптируемость первого. Через несколько недель мальчик-обезьяна носил одежду и ел из тарелки. Мальчики-волки, как правило, остаются дикими, они совершенно неспособны к обучению.
Естественно, что в свете легенды об оборотне для нас более интересны мальчики-волки. Их можно разделить на две категории: ликантропы, на которых мы сосредоточим внимание, и дикие мальчики, обычно робкие дети, жертвы грубого и жестокого обхождения. (Мальчик-обезьяна, видимо, попадает во вторую категорию.)
Трудно предположить, конечно, что мальчик-волк есть нечто другое, нежели жертва случая или каприз природы, но вряд ли кто-нибудь будет отрицать, что его существование оказало огромное влияние на формирование легенды о ликантропе. Всякий, кто видел такого дикого ребенка, покрытого царапинами и болячками, со спутанными длинными волосами, грязного, принимающего позы, свойственные животным, с поломанными зубами и длинными, напоминающими волчьи когти ногтями, со смрадным дыханием, ртом, перепачканным кровью от съеденного сырого мяса, а кроме всего прочего, кто был свидетелем его свирепости и слышал напоминающие волчий вой и рычание, которые он издает, – тот не мог не содрогнуться.