- Фреди, это ты, Фреди, ты прогнал его?
- Кого его, моя дорогая?
- Его, дедушку, не пускай его, не пускай!
- Успокойся, милая, никого нет, дедушка умер, а ты видела сон.
- Сон, да, сон, но как ясно, - пробормотала мать.
- Нет, это не сон!... - снова заговорила она.
- Правда, я уснула, но вдруг почувствовала, что кто-то вошел в комнату, лампада перед образом зашипела и погасла.
- Нет. Быть может, она и раньше погасла, а это шипела змея. Не зна ю... В комнате был полумрак, - продолжала больная после короткого перерыва, - но я ясно узнала его, деда. То же бархатное платье и золотая цепь, а главное, те же злые глаза, чуть-чуть отливающие кровью. Горбатый нос и сухие губы. Это был он и не он!
- Полно, успокойся, - прервал ее отец.
- Нет, слушай. - Он наклонился ко мне. - Почему ты не хочешь носить моего подарка? - тихо спросил он, - попробуй. - В руках его было ожерелье с головою змеи. Он надел его на меня, целуя в губы, - при этих словах мать вытерла рот, - губы были холодные, точно лягушки, и от него скверно пахло: гнилью, сыростью... Вместо ожерелья на моей шее висела змея, которая тотчас же меня и укусила...
- Тут я потеряла сознание и ничего не помню... - закончила мать.
- Где же змея, мама? - не вытерпел я.
Тотчас же две, хорошо знакомые руки, подхватили меня и быстро унесли из комнаты.
- Где это видано, бегать ночью босиком, - ворчала Катерина.
- Да где же змея, няня? - не унимался я.
- Какая змея там, барыня видела сон и закричала.
- А кровь на кофте, ведь я видел кровь?
- Ну, это не знаю. Надо спросить доктора. Да спи ты, спи, - ворчала няня, укрывая меня.
На другое утро солнце так ярко светило в нашу комнату, Люси так звонко смеялась и болтала, что я совершенно забыл и о ночном страхе и о змее.
Когда мы были готовы, Катерина, как всегда, повела нас здороваться с родителями. При входе в столовую она просила нас не очень шуметь, так как мамаша не совсем здорова.
На кушетке, обложенная подушками, полулежала наша мать. Даже мой детский взгляд заметил, как она побледнела и осунулась за ночь.
Почти не обратив на нас внимания, она обратилась к лакею:
- Где же Нетти, почему вы не приведете ее сюда? Вот уже полчаса, как я ее жду.
- Нетти нет дома, - отвечал заикаясь лакей, - все утро мы ищем ее и не знаем, куда она делась.
- Но где же она, что это значит? - волновалась мать.
Лакей молчал.
- Разыщите, узнайте, кто видел ее последним, - распорядилась мать.
Лакей вышел.
Отсутствие собаки удивило и меня; я так привык ее видеть у ног матери, но все же судьба змеи интересовала меня больше, и, с несдержанностью избалованного ребенка, я спросил:
- Мама, ты нашла змею?
В ту же минуту отец сердито дернул меня за руку и прошептал: "Молчи".
С недоумением я посмотрел на него и на мать. Брови отца были грозно сдвинуты, а мать с легким стоном откинулась на подушки.
Прежде чем я опомнился, отец спокойным тоном спросил меня, не хочу ли я верхом съездить в деревню, что давно было уже мне обещано.
Удовольствие верховой поездки заслонило все. С криком радости я бросился на шею отца.
- Прикажи оседлать тебе "Каряго" и пусть едет провожать Петро. Когда лошади будут готовы, зайдите сказать, я дам Петро поручение.
- Да, только поезжай осторожно, не скачи особенно под гору, - кончил отец.
Через час мы уже выезжали из ворот замка. Пропуская нас, привратник просил Петро узнать, нет ли в деревне Нетти.
- До сих пор мы не можем ее найти, а барыня изволят сердиться.
Петро проворчал что-то вроде "старого дьявола", и мы осторожно начали спускаться под гору.
Я устал, Альф, до завтра.
Твой Д.
ПИСЬМО СЕДЬМОЕ
Воспоминания, как рои потревоженных пчел, осаждают меня, и мне остается одно - писать и писать.
Итак, мы отправились с Петро в деревню.
Петро, старый слуга нашего дома, обожал отца и меня, да и вообще любил всю нашу семью. Это был добрый, веселый старик, всегда готовый помогать мне во всех шалостях, достать ли птичье гнездо, смастерить ли удочку, принести ли живого зайца... В Петро я всегда находил усердного помощника.
Но за последнее время Петро очень переменился: его уже не интересовали больше ни наши зайцы, ни ловля рыбы, ни даже молодой ворон с перебитым крылом, что подарил мне кучер.
Петро молчал по целым часам, и только глаза его страшно бегали и как-то загорались злобой, когда он хотя издали видел проходившего старого слугу графа, привезшего гроб.
Он что-то бормотал, и "старый дьявол" частенько срывался с его губ.
Вся дворня знала ненависть старика к приезжему американцу, и всех это удивляло, так как добрее и обходительнее, чем Петро, не было человека в замке.
Чем вызвал американец к себе ненависть - трудно сказать. Он был так тих и так непритязателен. Все время он проводил или в своей сторожке, которую исправил, или в склепе, у гроба своего господина. Реже он тихо бродил в той части сада, где было его жилье.
Ни в людской, ни в кухне он никогда не появлялся. От общего содержания он тоже отказался.
- Мой господин оставил мне достаточно, чтобы не умереть с голода, объяснил он отцу.
Кое-кто из наших привилегированных слуг думали свести знакомство с новым жильцом; но живо отстали, обиженные его гордыми и холодными ответами.
Отказ от общего стола тоже многих задел за самолюбие, а над выражением "не умру с голоду" слышались шутки.
- Ишь ты, приехал сухой да серый, а теперь так растолстел, что в дверь не войдет, да и губы красные, что твоя кровь! - смеялась Марина, молодая веселая поломойка.
- Не верещи! - крикнул на нее Петро, - вот заест тебя, так не так еще потолстеет.
- Подавится, - заливалась смехом Марина.
Пока довольно. Альф.
Ты спросишь, какие дела с Ритой? Великолепно. Бросая перо, я сбрасываю и все прошлое и принадлежу только моей чудесной невесте.
Иногда мне приходит на ум - время ли теперь заниматься воспоминаниями, не лучше ли наслаждаться настоящим?
Но в тиши ночи, после горячих поцелуев меня тянет к воспоминаниям, а следовательно, и к перу, Что это? Видимо, за долгую жизнь изгнанника назрела потребность высказаться... и даже сама любовь не в силах заглушить ее.
И так до следующего раза. Завтра иду отыскивать подарок, достойный моей милой.